Стоящие свыше. Часть VII. Полутысячелетняя дань

Божич Бранко

Зато потом ему стало легче: лубки, маковые слезы и порошки со странным названием «пирамидон» помогли пережить самые тяжелые дни, и вскоре Волче иногда говорил со Спаской, но очень быстро уставал. Маковые слезы туманили его сознание, прогоняли страх, горечь, мысли о будущем; он засыпал ненадолго, но просыпался от малейшего звука, как в комнате, так и за окном. Спаска боялась пошевелиться и слишком громко вздохнуть, если его дыхание становилось спокойным и ровным, но со Столбовой улицы все равно доносился шум, иногда неожиданный и резкий.

Впрочем,

его сны из сладких грез часто сползали в кошмары – Спаска видела его сны. А однажды к нему вернулось Воспоминание, которое до поры в его мысли не пускали маковые слезы. И было оно столь невозможным, столь упорно изгоняемым из головы, что Спаска не только увидела его – ощутила. И хотела закричать: «Не надо, я не хочу этого знать, я не смогу с этим жить, не отдавайте мне этого воспоминания!» Но это было бы нечестно.

Этот человек глумился и злорадствовал, он наслаждался криками и мольбой, изливавшийся гнев притуплял его досаду на собственный промах, вершившаяся месть стала суррогатом победы. Он знал, что проиграл. Но он заставил Волче пожалеть о том, что тот победил.

Стук множества копыт по мостовой Спаска услышала издали – и это был не армейский разъезд из десятка всадников, а, наверное, целый легион – так грохотали подковы. И Волче, конечно, проснулся, беспокойно покосился на окно.

– Не бойтесь, – поспешила сказать Спаска. – Сюда никто не войдет. Ну? Ну что вы… Не бойтесь.

Он отвел взгляд от окна и сказал:

– Я не боюсь.

Спаска улыбнулась ему – он солгал, он боялся, и это было понятно: пережив такое, не имея возможности шевельнуться, всякий боялся бы стука копыт за окном. А оттуда уже слышался грохот кареты, которую сопровождали верховые. И, к удивлению и испугу Спаски, они остановились перед дверью в дом Красена, в окне замелькали тени всадников, множество коней переступало с ноги на ногу, цокая по брусчатке…

Она побоялась приоткрыть окно, чтобы рассмотреть прибывших, но на всякий случай поднялась на ноги: если эти люди явились с недобрыми намерениями, они сюда не войдут…

Колокольчик у входа зашелся требовательным звоном, старый слуга прошаркал мимо по коридору, но вскоре Спаска услышала голос Красена, спускавшегося по лестнице.

– Я открою сам!

Спаска подалась немного вперед, стараясь встать между дверью и Волче, послышался стук засова, и Красен без всякой опаски заговорил:

– Здравия тебе, Дубравуш, и долгих лет жизни.

Спаске показалось, что чудотвор то ли глумится над пришедшим, то ли подшучивает над ним. А ведь прибывший был, наверное, очень богат и знатен, если приехал в сопровождении сотни верховых.

– Я бы никогда не переступил порог твоего дома, – раздался сильный, певучий голос гостя. – Но я должен видеть девочку-колдунью.

Спаска постаралась успокоить себя: у нее довольно силы, чтобы уничтожить всю гвардию Храма, а не только сотню всадников.

– Мне лестно принять тебя здесь, – весело ответил Красен. – Но, чтобы не пугать ребенка, войди, пожалуйста, один. Я даю тебе слово, что в моем доме никто не причинит тебе вреда.

Спаска не поняла, о каком ребенке идет речь…

– Дорого ли стоят обещания злого духа?

Гость назвал чудотвора злым духом? Спаска совсем растерялась… Но незнакомец все же зашел – по коридору зазвенели подковки на его сапогах. Если Красен его впустил, значит, опасаться нечего?

– О Предвечный… Мне это снится? – отчетливо шепнул Волче за спиной, и Спаска оглянулась.

Его взгляд метался по сторонам, и Спаска с ужасом поняла, что он пробует встать.

– Нет, Волче, не надо… Не шевелитесь, пожалуйста, не надо! – Она бросилась к его изголовью, положила руки ему на плечи.

Дверь распахнулась: Волче смотрел не на Спаску, а на вошедшего и снова подался вперед, зажмурившись от боли и бессилия…

Гость переступил через порог, и Спаска оглянулась, не зная, как его встретить. Это был белокурый молодой человек в ослепительно белых одеждах, аристократически тонкий, высокий и красивый. Наверное, она напугала его своим злобным взглядом, потому что гость замер на пороге и покачал головой.

– Что вам здесь нужно? – Спаска почувствовала себя неловко, стоя перед ним на коленях, поднялась, поправляя платье, и прикрыла Волче спиной. – Я не позволю вам…

Волче глухо застонал, и она осеклась. За спиной гостя показался Красен.

– Что же ты встал, Дубравуш? Проходи…

– Я не так представлял себе дочь Змея, – пробормотал незнакомец и добавил, снова покачав головой: – Богиня… Даже в этом простом платье – богиня…

Волче застонал снова, Спаска оглянулась и увидела слезу, выкатившуюся на висок из зажмуренного глаза…

Гость шагнул вперед, вслед за ним вошел и Красен.

– Не бойся меня, прелестное дитя, – свысока улыбнулся незнакомец. – Я хорошо знаю и уважаю твоего отца.

– Моего отца многие знают и уважают, – ответила Спаска, продолжая злиться из-за того, что гость потревожил Волче.

– Богиня… – снова восторженно проговорил гость. – С таким достоинством говорить со мной может только богиня.

Наверное, он в самом деле был очень знатен – и повадкой напоминал убитого князя Нравича, который когда-то встречался с отцом в Волгороде. Спаску это не смутило: Милуш тоже был знатен, но это не мешало отцу относиться к нему запанибрата. Скорей всего и с этим Дубравушем отец не церемонился.

– Спаска, – раздался шепот Волче, и она поспешно к нему оглянулась. – Это Государь…

Он сердился! Спаска не знала, плакать ей или смеяться: он хотел встать, приветствуя Государя! И теперь сердился на нее – потому что она не проявила должного уважения… Она вздохнула с облегчением: значит, Волче не испугался гостя, значит, опасаться нечего.

– Я надеюсь, Государь не требует, чтобы тяжелобольные исцелялись и вскакивали с постели при его появлении. – Она улыбнулась и покосилась на высокородного Дубравуша.