Стоящий у Солнца

Алексеев Сергей Трофимович

— Хватит, мужики, — добродушно предложил он. — Не то и я лаять начну. Чего ругаетесь? Руки пустые! Во! Я мирный человек, вашего хозяина не трону. Мы с ним знакомы.

Овчарки даже темпа не сбавили, хотя лай был предупреждающим, дежурным. Русинов достал сухарь, разломил его на три части и бросил собакам.

— Вот, взятка вам, охраннички! Что же мне, под сосной ночевать? — Хлеб остался нетронутым, даже не понюхали, не отвлеклись — службу знали крепко...

Сумерки сгущались быстро, ночь спускалась на эту землю не с неба, а выходила из древнего

бора. Прошло минут пятнадцать, прежде чем на дороге появился знакомый серогон с ружьем наперевес. Шел крадучись, мягко, вглядываясь в сумрак, — заметить Русинова под сосной было трудно.

— Эй, хозяин, — окликнул его Русинов, когда оставалось метров пятьдесят. Выручай, прижали!

Мужичок расслабился, закинул двустволку за плечо и рассмеялся:

— Я-то думал — зверь!

В этот миг Русинов увидел сбоку от себя неподвижную человеческую фигуру возле сосны, в противоположной от серогона стороне. Мужичок-чифирист шел с прикрытием, причем брали сразу в ножницы. Отвлекая на себя внимание, серогон громко хохотал, свистел собакам и хлопал себя по ляжкам:

— Как на зверя лают! Думаю, мяска похаваем! Свежатины!

Человек у сосны бесшумно развернулся и скрылся в темноте. В последний момент Русинов явственно различил у него в руке черный силуэт автомата «АКМ». Ребята в бараке жили серьезные!

Собаки отошли к серогону и продолжали лаять.

— Харе! — рявкнул им мужичок. — Вали на хазу!

Похоже, овчарки признавали только жаргон, послушно смолкли, и две из них тотчас скрылись в бору. Одна же легла у обочины, зорко наблюдая за гостем. Выучка была исключительной. С такой охраной не то что участковому переловить всех беглых, а и взводу милиции тут нечего делать.

— Не нашел Кошгару? — спросил серогон, щеря беззубый рот. — Заблудился?

— Как же не нашел? Нашел! — сказал Русинов, отрываясь от сосны.

— И назад пришел?

— Как видишь...

Серогон не поверил, засмеялся:

— Ладно тебе, нашел... Не притирай уши! А что пешкодралом-то идешь?

— Машина сломалась, — признался Русинов. — Иду одну запчасть искать.

— А-а, значит, не доехал, — определил серогон. — Ну, и слава Богу. Хоть живой остался. Чай-то несешь?

— Несу.

— Чай есть — дело будет! — обрадовался он и попросил шепотом: — Дай пачку? Я где-нибудь тут притырю!

Русинов на ходу снял рюкзак, достал чай и подал серогону. Тот свернул в темноту, попыхтел — на дерево лазил, что ли? — и скоро догнал.

— Завтра чифирну! А много чаю несешь!

— Мало, две пачки осталось, — Русинов развел руками. — Не на машине, на себе несу.

— Ну ты в натуре! — возмутился серогон и побежал назад. Вернулся с чаем, сунул в руки. — Мог и больше взять, не тяжело... Я бы знаешь сколько мог его на себе унести? Полцентнера — делать нечего!

Серогоны были не причастны к исчезновению трамблера, а значит, и не запирали его в каменном мешке. Иначе бы чай-то уж точно выгребли — не удержались.

— Зато у меня спирт есть с собой, — признался Русинов.

— А много?

—

Две литровые бутылки.

— Эх, пим дырявый! — выругался он. — Ты чего ходишь так-то? Взял был больше — одна бутылка моя... а так не глотнешь — усекут сразу, и отлить не во что. В другой раз пойдешь — бери больше!

— Знаешь, брат, у меня же не магазин, — примирительно проговорил Русинов. — Знать бы, в городе больше купил.

— У тебя машина в руках!

Окончательно раздосадованный, серогон замолчал до самого барака. Там их встретили две взрослые овчарки и семь щенков месяцев четырех, но молча, будто не хотели понапрасну поднимать тревоги, если хозяин и гость идут мирно.

У небольшого костерка сидели четверо мужиков, курили самосад и играли в карты. На Русинова глянули мельком и, кажется, без интереса. Никто не бежал и не прятался, наоборот, из барака вышел пятый и присел к огню.

— Вот, Паша, человека встретил, — доложил серогон, обращаясь сразу ко всем. — Это тот, который в Кошгару ехал...

Мужики молча двигали картами. Они были чем-то похожи друг на друга и непохожи одновременно. Все бородатые, пропахшие сосновой смолой, не хмурые, но сосредоточенные, и возрастом от тридцати до шестидесяти. Если они и были уголовниками, то не блатными, не уркаганами — воров в законе не заставишь серогонить, жить в жуткой убогости и скрываться в уральской тайге. Скорее всего, шоферы, — одним словом, из простолюдья, но каждый из них сидел в лагере, пережил неволю, конвой, мерзость скотского отношения к себе, ибо все это обязательно оставляет печать на лице и личности человека, независимо от его интеллекта, прежних условий жизни и воспитания. Вот этим они были похожи. Русинов сразу отметил, что у двух пожилых, играющих в карты, легкая форма шизофрении — характерные навязчивые движения и гримасы. Один то и дело морщил лоб, другой стягивал нос набок и скалил черные от чифира зубы. Позже оказалось, что он просто глухонемой...

— Нашел Кошгару? — наконец спросил Паша — мужик лет пятидесяти, с лицом аскетическим, костистым — больше похож на монаха-схимника, чем на уголовника. Если бы не глубоко посаженные, тяжелые глаза и не карты в руках, его можно было бы представить только возле икон...

— Нашел, — проронил Русинов. Он сидел возле костра и наблюдал за игрой, приглядываясь к серогонам.

— Посмотрел? — Паша, не в пример мужичку, не про явил никаких эмоций.

— Да, посмотрел, — уклончиво ответил Русинов. Паша сдал карты, разобрал свои в огромной и сухой пятерне.

— Лобан! — позвал он. — Ты куда человека отправил?

Лобаном звали знакомого Русинову серогона.

— Как куда? В Кошгару! — с готовностью и смешком откликнулся тот. — Проводил до трактора!

Паша вдруг бросил карты на чурку, используемую вместо стола, и наконец обернулся к Русинову. Взгляд был неприятный и какой-то замедленный: верующие люди говорят о таких — великий грешник. К тому же Русинову показалось, что это он был с автоматом у сосны...

— Как ехал? — спросил он.