Стойкий деревянный солдатик
Шрифт:
— Я тебе верю…
— Боже мой, родная моя, как же я виноват перед тобой…, как ты все эти годы…, одна…, или?
— Вот ещё! — гордо вскинула подбородок "снежная королева", — ты! Ты — мой один единственный муж, был, есть и будешь!
— Ну что же ты? — тут же умерив свою заносчивость, умоляюще простонала, — если ты меня, — пошарив руками, найдя и притянув, обняв, приоткрывшую рот от изумления дочь, — НАС! Хоть немного любишь, подойди, обними, скажи что это не сон, не видение, что ты теперь с нами НАВСЕГДА…
— Отец Савватий, — раздалось от входа в зрительный зал хриплое покашливание. Неслышно вошедший внутрь, богатырского облика, белый как Дед Мороз, монах, приблизившись к сцене удивительно лёгкими для его возраста и могучего тела шагами, бухнул
— Всё правильно ты решил, отче, — кротко успокоил его Высший по Рангу, — ты как раз вовремя…
— Капитона, — обратился к недоумевающе бегающей взглядом старушке, — пойдём я переоденусь, и тебе это, — ещё раз оглядел свой концертный костюм, — мне уже ненужное отдам…
Неведомо как всё понявшая и осознавшая Юлия, оглянувшись в сторону ведущих на сцену ступенек, и как будто решив что бежать до них далеко, отчаянно прыгнула прямо со сцены к ногам широко заулыбавшегося ей старого монаха.
— Да как Вы смеете! Я буду жаловаться! Как вы смеете снова забирать его у меня?! — ткнула худеньким пальчиком в спину уходящего за кулисы Музыканта.
— Мама, мамочка, успокойся! — попыталась оттянуть её, по нормальному сбежавшая вслед за ней, Ксения.
— Ну почему? — как ударившись об любвеобильный взгляд заскулила, заюлила бесстрашная женщина перед ласково разглядывающим её монахом.
— А ты удивительная красавица, — как-то просто, искренне проговорил тот разглядывая испитое, раньше времени постаревшее личико, — теперь я понимаю, почему он, — кивнул головой в сторону ушедшего со сцены, — до сих пор так страдает без тебя…
— Что Вы такое говорите? — как подросток засмущалась и раскраснелась Юлия, — я сейчас уже совсем…, да и раньше то, все мальчишки, почему то стороной, "снежной королевой" дразнили, даже как будто побаивались, только один Юра не так…, а девчонки так вообще, ведьмой обзывали…
— Да какая же ты ведьма? — протестующе затряс бородой монах, — ты Ангел! Ксюшенька, — обратился к прижавшейся сбоку к матери девушке "оруженосец", — твой папа и правда тогда практически погиб. Хотя, конечно, военное начальство сжульничало, гроб не с его телом сюда тогда отправили, а он в плен, уже полумёртвый попал. "Чехи" его пару дней у себя подержали, видят что всё, безнадёжный, вытащили и на окраине аула бросили подыхать, как собаку. А местные, увидав у него на шее крестик православный, к нам, в наш монастырёк и притащили. Три женщины и подросток, как сейчас помню, и как уж их Господь надоумил на это. В-общем, настоятель наш, тогда отец Гавриил был, как-то умудрился "растормошить" его, чтобы он в более-менее сознательном состоянии исповедовался и причастился. Помню вышел он от отца Савватия, тогда Юры ещё конечно, крепко так задумавшийся. А меня он к нему ещё тогда приставил, послушание тебе говорит, ходить за умирающим, так с тех пор я и всегда при нём…, ну да ладно, об чём это я? Так вот, собрал нас тогда всех, шестеро нас там тогда и было всего, отец Савватий седьмым стал, а с тех пор больше братии и не прибавляется, всё семь и семь…, один отойдёт ко Господу, так Христос, неведомо откуда, нового взамен приводит… Так, что-то опять я отвлёкся. Так вот, собрал он нас и говорит, просится мол этот солдатик, чтобы его в монашество постричь, а по хорошему, по Уставу, этого делать нельзя потому что жена у него есть, и ребёнок должен вот-вот родиться. И что делать, говорит, братья, даже и не знаю, вроде бы и не жилец он, так и так помрёт, и без согласия законной жены — нельзя! Венчаные, он сказал, они с ней. Как через Таинство Брака переступать?! Думали, думали, судили, рядили ничего решить не можем. И тут как Господь надоумил отца Рафаила! Духовника нашего. А пусть, он говорит, Сам Вседержитель и решает этот вопрос! Бросим ЖРЕБИЙ, братья!.. Вот и вышло тогда, папе твоему, Ксюшенька, быть МОНАХОМ! Долго он ещё после мучился, полгода почти между жизнью и смертью, его туда-сюда мотыляло… А как поправился, то Господь наш Иисус Христос ему Великий Дар вручил. Твой муж, — повернулся к чуть не теряющей разум от происходящего женщине, — может, а может и всегда умел просто не знал об этом, безошибочно определять МЁРТВЫЕ ДУШИ. То есть тех людей, которые сознательно перешли на сторону Зла, и Спасение которых уже невозможно. Обычно это ведьмы и колдуны, не те которые "играются" с лукавым, а сознательно продавшиеся дьяволу…, ну и бывает что-то более серьёзное. Он их определяет во время ночной молитвы, обнаруживает среди миллионов других людей, а Архангел Михаил, мечом огненным, отсоединяет Пропащую Душу от бренного тела…
— Почему именно так, зачем Господу нашему в этом деле такие как мы, никчёмные помощники нужны, я, родные мои, до сих пор не знаю. И спрашивать об этом нашего ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО — не смею, — завершил повествование тихо подошедший к ним, переодевшийся в потрёпанную монашескую рясу Стойкий Солдат, — ну, давайте прощаться! — ещё раз, жаждующе вгляделся к родные лица.
Постояв в задумчивости несколько мгновений, опустился на колени и припал в земном поклоне к ногам Своей Жены.
— Юра, Юрочка! Нет! Нет! Не покидай меня опять, — разрыдалась, заголосила Юлия.
Вставший с колен, как одеревеневший и внутри, и снаружи, Боец с Нечистью, обнял припавших к нему жену и дочь. Вцепившиеся в него, как утопленницы выхваченные из подо льда Финского залива, понимающие, осознавающие всю бесплодность своих "претензий" женщины, изо всех сил пытались подавить рвущийся из груди плач.
— А я вас, обеих, и не оставляю. Господь с вами. А я всегда любил и буду любить вас. И молиться всегда за вас буду. Только Христос в моем сердце ВЫШЕ вас, а больше никто. Прости, брат, — оглянулся на спокойно пожавшего в ответ плечами "илью'муромца".
— Юрочка, а я ведь, только тем нашим "медовым" месяцем, воспоминаниями о нём и живу! — сквозь слёзы затараторила в ответ Юлия, — как мы тогда! Какое счастье было! И расписались так легко, в мае же, никто в это время не хотел…, и повенчали нас тогда сразу же. И доченьку, Ксению, как ты мечтал тогда, я вот…, расстаралась…, — как бы пытаясь зацепиться за "уходящего", "отстраняющегося" от неё Призываемого к Служению, договорила она.
— Чудесная ты у нас получилась, — с восхищением проговорил чуть отстранившийся от дочери отец. Легонько, кончиками пальцев прикоснулся цветущему румяному личику, погладил тёмно-русые, вьющиеся, такие же, как были у него когда-то волосы. Потом прикоснувшись к выглядывающей из под ворота платья ниточке на шее, заглянув в синие как и у него глаза, — крестик?
— Бабушка подарила! — Ксения хлопнула себя по груди правой рукой, прижимая к себе, как будто боясь что у неё отнимут, крохотный серебряный крестик, — никогда его не снимаю!
— Мама наша, — согласно кивнул головой отец, — мама то у нас одна была, отче Иоанн, — покосился на Воинствующего Соратника, — я то сирота. Знал ты об этом?
— А какая разница? — снова пожал плечами могучий монах, — мама, она и есть мама. А так то, на всех православных Она, вообще, Одна! Значит ты хорошо поёшь, Ксюшенька? — загудел как паровоз, как то хитровато посмотрев на девушку.
— Ну да! Вроде как хвалят меня!
— А я вот знаешь что тебе скажу? — уставившись в потолок и дёргая себя за бороду "завещал" Богатырь, — в Подмосковье, точнее в Ярославской области, есть Толгский монастырь. Не знаешь? Не слыхала никогда? Ну, узнаешь! А как узнаешь, то съезди-ка ты, деточка, туда. Лучше летом, летом конечно, — предупредил готовые уже вырваться изо рта возражения, — зачем же сейчас то? Посреди учебного года? А там как приедешь, так и узнаешь, что такое хорошее пение…
— Да что же это такое, в самом то деле?! — с обоих сторон ринулись на него "в атаку" Капитолина Исааковна и Юлия Андреевна, — мало ВАМ того, что вы Юрочку у нас отобрали, так теперь ещё и её?!