Стойкий запах лосьона
Шрифт:
– Проходите, - сказала она, отступая от двери.
Вошли. И сейчас вдруг по-особому бросились в глаза в этом как бы опустевшем жилье знакомые, не раз виденные фотографии, висевшие на стене, и личные кубки Зимина, стоявшие на серванте. Вот снимок, где Зимин во весь рост, в плавках стоит на краю бассейна, воздев руки, смеется, в левой зажата шапочка, только сдернутая с головы, а вот он на групповом снимке со всей командой, в центре - Гущин, Туровский, Сева Алтунин...
Они сели по сторонам стола, покрытого голубой в белую клеточку моющейся скатертью.
– Коль уж зашли, соберу чего-нибудь, - негромко сказала Зимина.
Пить в жару не хотелось, но с другой стороны, просто так вот сунуть ей конверт с деньгами и уйти - можно и обидеть, а это уже ни к чему. Туровский и Гущин переглянулись.
– По маленькой можно, - решил Гущин.
Зимина проворно принесла из кухни тарелки, приборы, поставила банку "Завтрака туриста", кабачковую икру, нарезала вареной колбасы, на тарелках - помидоры, огурцы, пристроила хлебницу, а в центр водрузила бутылочку "Пшеничной".
– Вы уж извиняйте, что так вот, - кивнула Зимина на стол, - не ждала ведь гостей.
Гущин, круто вздохнув, налил в большие рюмки ей, Туровскому и себе.
– А ему что ж?
– спросила Зимина, указав на пустую рюмку Алтунина.
– За рулем он, нельзя, - ответил Гущин.
Выпили, не чокаясь, молча, стали закусывать. Зимина едва пригубила.
– Весной памятник ставить будем, - по-деловому сказал Гущин.
– Надо, чтоб земля осела.
Зимина согласно подергала головой. Гущин снова наполнил рюмки. Поднял свою и обращаясь к фотографиям, сказал:
– Вот, Юра. Тут мы, с тобой, с твоей матерью, - и посмотрев на просвет рюмку, быстро выпил. За ним, морщась, Туровский.
Глаза женщины наполнились слезами, она утерла их тыльной стороной руки, прошептала:
– Вы уж извините...
Когда бутылку прикончили, Гущин, дожевывая кусок колбасы, выразительно посмотрел на Туровского. Тот понял, вынул из нагрудного кармана конверт, сказал:
– Мария Даниловна, это вам от всех нас, - протянул он ей конверт. Тут двадцать тысяч. Это еще не все, конечно, это на первый случай.
– Господь с вами, - робко сказала Зимина.
– Мне теперь ничего не нужно, всего хватит, - и глаза ее снова увлажнились.
– Мы понимаем, что никакие деньги не заменят вам и нам Юру, продолжал Туровский, - но жить-то надо.
Зимина молча подергивала головой, утирая слезы.
– Что поделать, - сказал Гущин, - такая у нас медицина.
– Лучше к ним в руки не попадать. Да еще к таким врачам, как этот... Молодой, видать, и неопытный... Вот и прозевал он, наверное, нужный момент... Гнать их таких надо. Загубил он Юру. А мы ведь так его берегли. Кормили самым лучшим. Да что с него, этого лекаря, сейчас возьмешь, - тяжко дыша, Гущин махнул рукой.
– Хотя такое не прощают...
Алтунин за все время не произнес ни слова. Наступила пауза. Видя, что она неловко затягивается, Туровский поднялся.
– Нам пора, Мария Даниловна, - сказал он.
– Извините нас за вторжение. Если что нужно будет, звоните.
– Да-да!
– подтвердил Гущин.
– Вы с нами связь держите. Сева у нас под рукой всегда... В нужный момент - и он у вас... Спасибо за угощение.
– Спасибо и вам... Вы уж извините, что скромно, - она пошла провожать их.
– И за деньги поклон вам, придержу на памятник Юре.
– Это лишнее, Мария Даниловна. Тратьте их, а на памятник мы найдем, это наш долг, - сказал Гущин.
Когда вышли и уселись в машину, Туровский произнес:
– Что ж, дело сделано...
Было около пяти, когда Костюкович спустился в подвал, взял последнюю канистру бензина из своего загашника, заправил машину и поехал на спортбазу.
Старик-вахтер, сидевший в дежурке, потребовал пропуск.
– Я к доктору Туровскому, - сказал Костюкович, и не останавливаясь, крутанул турникет. В красивом трехэтажном здании размещалась гостиница, спортзал, зимний бассейн, столовая и административные помещения. Где-то в стороне раздавались голоса и плеск, слышались удары по мячу - там, видимо, были летний бассейн и волейбольная площадка. Тыльную сторону базы прикрывал густой сосняк.
– Хорошо устроились, - подумал Костюкович.
Навстречу шел молодой человек в джинсах, голый по пояс.
– Где мне найти Володю Покатило?
– остановил его Костюкович.
– Он в спортзале железо толкает.
– Вы не могли бы его позвать?
– А что сказать?
– Скажите, знакомый.
Костюкович уселся ждать на скамеечке перед входом в здание. Покатило вышел, сощурился от сильного солнца. Он был не один, с ним еще какой-то парень.
– Володя, - позвал Костюкович.
Тот, видимо, не сразу узнал Костюковича, потом вспомнил:
– А-а, доктор! Здравствуйте. Вы ко мне, что ли?
– он и приятель, оба были в плавках: сильные торсы, могучие руки, ноги. Но мышцы не такие, как у гимнастов, не рельефные, а типичные для пловцов - сглаженные.
– К вам, Володя. Присядьте. У меня несколько вопросов.
– Я не помешаю?
– спросил второй.
– Нет, - ответил Костюкович, понимая, что невоспитанность отказом не исправишь.
– Володя, вы говорили мне, что перед аварией у Зимина болела голова и на несколько секунд он потерял зрение, что иногда жаловался на головные боли.
– Да.
– Они часто его беспокоили после первой аварии в январе?
– Случалось.
– Он обращался к врачам?
– Нет, зачем? У нас свой доктор, Туровский Олег Константинович. Давал ему какие-то таблетки.
– Что ты гонишь, Володька!
– вмешался парень.
– Юрок говорил мне, что головные боли случались еще до зимней аварии. Он скрывал от Туровского, боялся, чтоб не отчислили, пожаловался только после зимней аварии.
– Следователь ГАИ сказал мне, что зимой вы тоже были с Зиминым в машине?
– спросил Костюкович у Покатило.