Стойкий запах лосьона
Шрифт:
– На чем они поехали?
– А на его грузовике, Рудько с ним в кабине, а в кузове хмель, засмеялся Михальченко.
– Бедняга Чекирда звонил?
– Нет... Ну что, начнем?
– Левин взялся за телефон, набрал коммутатор пивзавода.
– Будьте добры, 5-13... Алло!.. Алевтина Петровна? Здравствуйте. Моя фамилия Левин... Нет-нет, я не врач, я другой Левин. Мне срочно нужно повидать вас... Нет, по телефону это долго и не в ваших интересах, коммутатор дело ненадежное... Интригую?.. Нет, я не интригую... Есть такое бюро, занимается всякой всячиной... Уверяю вас, отлагательства не терпит. Поверьте, тут не мои, а ваши интересы...
– Если Чекирда объявится, что ему сказать?
– Пока ничего. Сперва послушаем Алевтину Петровну...
– Куда едем, Ефим Захарович?
– спросил Стасик, когда Левин уселся в машину.
– На пивзавод, Стасик. Любишь пиво?
– Нет, я люблю "сухарик", я ведь родом из Цимлянска. Знаете, какой там виноград давят?!
– Слышал...
Пропуск ему был заказан. Пройдя двор, Левин зашел в здание заводоуправления, поднялся на второй этаж. На двери комнаты "7" висела табличка "Начальник отдела снабжения и сбыта".
Алевтина Петровна Деркач оказалась женщиной весьма представительной. Было ей около пятидесяти, лицо спокойное, холеное, слегка украшенное косметикой, волосы ухожены, умеренная седина на них не скрывалась, и ростом хозяйка кабинета была высока, и фигурой ладна. Все это Левин оценил сразу и подумал: "Властна".
– Я - Левин, - сказал он кратко.
– Садитесь. Итак, из какого же вы бюро?
– Частное сыскное бюро или агентство, как угодно. Называется "След".
– Многозначительное название.
– Алевтина Петровна, сперва маленькое предисловие для того, чтобы ни я, ни вы не сетовали потом, что наша встреча оказалась потерей времени. Так вот: около сорока лет я проработал в прокуратуре следователем, а ушел на пенсию с должности прокурора следственного управления.
– К чему эта преамбула?
– перебила она.
– Чтобы вы поверили, что я профессионал и посему дело, по которому я пришел к вам, для меня в общем-то рядовое. Если вы поверите, что у меня есть опыт, мы не будем морочить друг другу голову - он посмотрел на нее. Ничто не изменилось ни в лице, ни в осанке.
– Дальше, - спокойно сказала она, словно приняв его условие.
– Вот это - так сказать, исповедь шофера Дугаева, - Левин вынул из папочки сцепленные скрепкой серые странички.
– Она весьма многословна, но я всегда любил подробности, лишние слова меня не угнетали. Прочитайте, пожалуйста. Потом, если захотите, прокомментируете.
– А где сам Дугаев?
– Его повезли в гараж, где он кое-что хранит.
Ничего не сказав, она стала читать. И снова на лице ее Левин не увидел ни смущения, ни волнения, словно читала она какую-нибудь рядовую бумажку, каких много приходится читать по службе начальнику отдела снабжения и сбыта.
– Что же требуется от меня - опровержение или подтверждение? спросила она, закончив читать.
– Ни то, ни другое. Некоторые уточнения. Поскольку опровергать затея безнадежная, а подтверждать или нет - дело ваше. Я ведь не из прокуратуры, не из милиции; протокол вести не собираюсь. Я просто выполняю договорные обязательства перед нашим клиентом.
– Какие тут возможны варианты?
– не то Левина, не то себя спросила она, словно собираясь у него что-то выторговать за свою откровенность. Вы же сразу побежите в милицию.
– Я уже стар бегать, Алевтина Петровна. У меня артрит, ноги болят, поэтому чаще пользуюсь телефоном. Но даже, если бы я поленился снять телефонную трубку, есть еще шустрый и обиженный вами Чекирда и еще одно, уже официальное лицо - некто Рудько, следователь ГАИ, задержавший вашего Дугаева.
Она долго молчала, расхаживая по кабинету, а Левин сидел и ждал, какое же решение она примет. А их было три возможных: выставить его за дверь, заявив, что он обратился не по адресу; городить ложь, отвечая на его вопросы, или полуложь; и, наконец, - выложить все, как на духу, не зная, о чем осведомлен Левин, а что держит в запасе. Если она умная женщина, а Деркач производила впечатление женщины умной, опытной, то, конечно, пойдет на откровенный разговор. Во-первых, в расчете, что все-таки сможет договориться с Чекирдой полюбовно. Ясно, она его знает. Когда Левин упомянул его фамилию, даже не поинтересовалась, кто, мол, такой этот Чекирда. Во-вторых, зная этот тип женщин, достигших престижных постов, - деловых, властных, амбициозных, тщеславных - Левин полагал, она не станет врать, опасаясь, как бы он тут же не поймал ее на лжи, т.е. унизит таким образом и низведет с определенного пьедестала в их иерархии ценностей до положения заурядной продавщицы пива, которую поймали на недоливе. Но нельзя сбрасывать со счетов и то, что она безусловно понимала: если дело дойдет до суда, то получит срок. Это и есть та обнаженная реальность, которую она, разумеется, вычислила прежде всего... И он не ошибся, она спросила:
– Какие вы даете мне гарантии за мою откровенность?
Он понял, что она имела в виду:
– Алевтина Петровна, все ваши ответы на мои вопросы я передам прежде всего Чекирде, своему клиенту. Мы же с вами, повторяю, будем беседовать без протокола, подписывать вам ничего не придется, вы всегда сможете отказаться от своих слов, даже заявить, что вы меня и в глаза не видели, просто мы друг другу приснились, как дурной сон.
– Что вы юлите?.. А не боитесь неприятностей?
– За что и от кого?
– спросил Левин.
– От милиции, прокуратуры за то, что не зафиксировали письменно.
– Это уже мои заботы. Вас они не должны волновать. Что же касается Чекирды, - это выходит за пределы моих функций. Вы не боитесь с его стороны шантажа впоследствии?
– Вот уж этого я не боюсь!
– воскликнула Деркач.
– Мы с ним в некотором смысле были впряжены в одну телегу. Так что если одна из лошадей падает, телега все равно перевернется и потянет за собой вторую лошадь.
– Значит, вы знакомы с Чекирдой?
– А разве он вам не сказал?
– удивилась Деркач.
– Я его об этом не спрашивал, - уклончиво ответил Левин.
– Знакомы. И давно. Прежде он занимал этот кабинет, а я была его заместительницей. Восемь лет...
– Странно для его профессии железнодорожника...
– Садись, Аня, - сказала Каширгова, когда девушка вошла.
– Марк Григорьевич хочет задать тебе несколько вопросов.
Аня села. Костюкович видел, что она напряжена.
– Вы хорошо плаваете, Аня?
– спросил он.