Стою за правду и за армию
Шрифт:
Я уже хотел подать сигнал своим людям стрелять, как неожиданно, не доезжая каких-нибудь полутораста шагов до нас, разъезд своротил на восток и двинулся вдоль гор за своим отрядом. Очевидно, это был левый боковой разъезд турецких походных колонн. Опасность, таким образом, миновала, мы спустили замочные трубки и успокоились.
Но не прошло и четверти часа, как в тылу у нас, в горах, показался один черкес (вероятно, из шатавшихся мародеров). Выехав на возвышенное место, он осмотрелся, заметил вдруг нашу группу и в изумлении остановился. Он, видимо, был сильно поражен этою неожиданной встречей и, разинув рот, тупо смотрел на нас испуганными глазами. Я мог его легко снять с коня нашей берданкой, но боялся своим выстрелом поднять тревогу в Эски-Загре.
– А
Сидоров понесся за черкесом, а последний, выстрелив в него, стал улепетывать по направлению к деревне Новая Махала. Догнать черкеса не удалось, так как в горах их лошади имеют, конечно, преимущество перед нашими степняками. «Однако он поднимет на ноги всех турок в Махали! Нужно давать тягу!» (Я позабыл упомянуть, что деревни Дервент и Новая Махала, лежащие в Малых Балканах к северо-востоку от Эски-Загры, были населены жителями-турками.) Мы быстро уселись на коней и без дорог, ориентируясь по компасу, оврагами, балками и перелесками благополучно добрались до бивуака отряда у деревни Ханкиой. Обо всем мною было доложено Краснову, Чернозубову, Сухомлинову и начальнику штаба генералу Нагловскому. Потребовал меня также и начальник отряда Гурко, и я снова подробно повторил рассказ о своей рекогносцировке и наблюдениях. Генерал со вниманием выслушал меня и затем поблагодарил за труды и старание.
На этом, собственно, и кончается мое участие в Забалканском походе, который все-таки обеспечил за нами обладание одним из важнейших горных проходов – Шипкинским и еще раз доказал всему миру, что русский солдат способен на самые тяжелые, героические подвиги… Не на нем, конечно, лежит нравственная ответственность за те грустные последствия, которые постигли несчастных жителей Эски-Загры и окрестностей!.. [167]
Бригада наша, т. е. донские казачьи № 21 и 26 полки, вместе с другими кавалерийскими полками (казанскими и астраханскими драгунами, киевскими гусарами) направлена была к северу от Тырнова в деревню Ново-Никуп для отдыха и укомплектования в людях и лошадях. Здесь мы были обречены на скучное бездействие – самое несносное, томительное состояние в военное время и особенно тогда, когда другие работают, дерутся…
167
По поводу Забалканского набега один мой товарищ, большой руки остряк, сочинил следующее оригинальное четверостишие:
Если б на Шипку мы не пошли так шибко,
А за реку Вид – plus vite (фр. – быстрее);
То было б гуд
И туркам – капут! (Примеч. автора.)
От скуки мы, офицеры, целыми ватагами ездили в Тырнов, который принял уже совсем другую физиономию после того, как я его видел в последний раз. Лавки, ресторанчики и кабачки попадались на каждом шагу. На улицах то и дело встречались, кроме офицеров, докторов и интендантов, всевозможные подрядчики и прихвостни гг. Когана, Горвица и Варшавского, разные аферисты, комиссионеры, мишурисы [168] и другие гешефтмахеры [169] , слетевшиеся как мухи на мед, намазанные горизонталки со своими мадамами и прочая челядь, которая неизбежно всюду следует в тылу действующей армии. Вся эта спекулятивная орава с азартом накидывалась на добродушных и щедрых офицеров и алчно высасывала из их карманов трудовые желтые монетки. Содержание, правда, мы получали порядочное, но и цены на предметы первой необходимости стояли тоже довольно изрядные.
168
Мишурис – прислужник; в данном контексте как синоним афериста и спекулянта.
169
Гешефтмахер –
Скучно жилось в Новом Никупе. Проснешься утром в своей палатке (мы все стояли лагерем) и слышишь отдаленные орудийные выстрелы с трех сторон: с юга, со стороны Шипки, от Радецкого, с востока – из отряда наследника цесаревича [170] , с запада – со стороны Плевны и Ловчи, из отряда князя Имеретинского. И только с севера – далекого, родного – веяло миром, любовью и тишиной. Отсюда мы получали письма и известия от дорогих, близких людей, и в них находили нравственную поддержку для новых трудов, жертв и подвигов.
170
Под командованием наследника престола Александра Александровича находился Рущукский отряд.
Как-то проснулся я на заре. Те же отдаленные выстрелы с трех сторон явственно доносились до моего уха. «Черт знает! – думал я, лежа на постели. – Да скоро ли, наконец, нас направят куда-нибудь?.. Неужели для конницы не могут найти никакого дела?.. Просто бессовестно: там товарищи умирают, мучатся, а тут кайфуешь себе, бездельничаешь, киснешь да шатаешься по тырновским кабакам!.. Попытаюсь-ка попроситься куда-нибудь!» И я решительно вскочил с постели, оделся и отправился к командиру полка.
– Господин полковник! Прикомандируйте меня, пожалуйста, к 1-й или 2-й сотне, которые остались на Шипке! – обратился я к нему.
– Что, захотелось подраться? – улыбнулся добродушно Краснов, хлопая меня по плечу. – Успеете еще, юноша, имейте терпение… Будет скоро и нам работа…
Так я ни с чем и ушел.
Вскоре, однако же, по бивуаку пронесся слух, что на днях нас двинут в Ловчу или Плевну. Во все полки пришли из России команды для укомплектования недостающих людей и лошадей и привезли нам новости из родных мест.
Наконец, 20 августа, из главной квартиры получено было предписание: кавалерии, стоящей в Новом Никупе, направиться к Плевне и Ловче. Все встрепенулись, просияли, ожили… Бригада наша двинулась на запад, и ночь с 22-го на 23-е провела на бивуаке между деревнями Павликени и Слатина, т. е. несколько восточнее Плевно-Ловчинского шоссе.
22 августа, как известно, отряды Скобелева и князя Имеретинского взяли штурмом город Ловчу. Находившийся в это время в Плевне Осман-паша, намереваясь помочь ловчинскому гарнизону и рассчитывая поспеть еще вовремя, вышел со значительною частью своих сил из Плевны и двинулся на юг, к городу Ловче. 23 августа, когда Ловча была уже в наших руках, силы эти имели столкновение как с нашим отрядом, так равно и с войсками Скобелева, выступившими им навстречу.
Утром рано, 23 августа, я был послан с разъездом в десять человек к деревне Зилково. По шоссе же к Плевне направился другой разъезд с хорунжим Платоновым. Проехав Зилково я стал подниматься в горы и вдруг увидел отступающей по шоссе разъезд Платонова. Вскоре он присоединился ко мне и сообщил, что турки наступают со стороны Плевны, что силы их довольно значительны и состоят из трех родов оружия.
– Ты, как старший, делай, что хочешь! – закончил свой рассказ Платонов.
– Да что ж тут делать с двадцатью казаками! – усмехнулся я. – Давай, брат, займемся наблюдениями.
В это время на возвышенности, покрытой кустарником и лежавшей по обе стороны шоссе шагах в тысяче от нас, показалась густая цепь турецкой пехоты, а за нею и сомкнутые части. Я рассыпал всех людей в цепь и послал с донесением к командиру полка, прося поддержки. Между тем турки, увидав нашу горсть, остановились, заняли позицию и простояли выжидательно минут двадцать. Но вот вдали, в кустах, мелькнул возле красной фески знакомый зловещий огонек, жалобно просвистел над головой смертоносный кусочек свинца, затем еще, еще и – целая огненная линия все ближе и ближе стала приближаться к нам…