Стожары
Шрифт:
Санька поднялся и взял косу. Нет, никогда ребята не простят ему гибели пшеницы. И взрослые не простят, и Андрей Иваныч…
— Почему ты молчишь? — допытывался Федя. — Я серьезно спрашиваю.
— А о чем говорить! Не удалось ведь поднять пшеницу…
— Да он же не знает ничего! — Маша всплеснула руками. — Как с луны свалился… — И она потянула его за собой: — Пойдем на участок скорее, сам все увидишь.
— А дед Векшин… он же меня…
Но Маша только махнула рукой и рассмеялась.
Глава 32. «КОНШАКОВКА»
На участке ребята шумной гурьбой окружили Саньку.
— Здоров,
— Как боевое ранение?
— Поправился ты на казенных харчах…
— Подождите, ребята, дайте ему прежде с пшеницей поздороваться. — Маша растолкала мальчишек, подвела Саньку к пятой клетке. — Здравствуйте, колоски, здравствуйте, зернышки! Это вот Саня Коншаков. Скажите ему, что вы живы, здоровы.
В другое время Санька, может быть, и посмеялся бы над таким странным разговором, но сейчас он молча опустился перед посевами на корточки. Каждый смятый стебелек пшеницы был поднят с земли, расправлен и привязан лыком к тонкой хворостинке. Кое-где колоски увяли, сморщились. Но таких было немного. Большинство стебельков стояли бодро, крепко вцепившись в землю корешками.
На второй половине клетки хворостинок уже не было, но и там пшеница была прямая, сильная, словно никогда Санькины колени не приминали ее к земле.
— Вы что, поднимали ее или нет? — вполголоса спросил Санька.
— Немножко поднимали, а потом бросили, — сказал Федя.
— А почему же она вся выпрямилась?
— За это твоего отца благодарить нужно.
— Тятьку? — Санька ничего не понимал.
— Его… Такой уж он сорт вырастил. — И Федя рассказал: — Отвезли тебя в больницу, а мы — на участок. Колышков наготовили, Тимка с Ваней Строкиным нам бечевок наплели из лыка. Начали мы каждый примятый стебелек поднимать да к хворостинке привязывать. Поднимем, подкормочку сделаем, польем. А стебельков этих знаешь сколько! Одну тысячу подняли, другую, третью, а им конца-краю нет. Поясницы у всех онемели. Семушкин — так тот заболел даже. Тебя мы честили — поди, каждую минуту икалось. А на третье утро выходим на участок и видим: пшеница сама начала выпрямляться. Дедушка с учителем обрадовались и говорят нам: «Не надо теперь никаких хворостинок, это неполегающая пшеница. Сама встанет». И правда, на пятый день вся она и поднялась.
— А знаешь, как мы ее назвали? — спросила Маша.
— «Неполегающая»?
— Нет.
— «Стожаровка»?
— Опять не угадал. «Коншаковка»!
— «Коншаковка»?! — вздрогнул Санька.
— Теперь твоего отца люди никогда не забудут, — тихо сказал Федя.
Санька низко склонился над посевами. Он вдыхал запах влажной земли, стеблей пшеницы, у него щемило сердце, и хорошие, благодарные слова к товарищам роились в его голове. Но Санька не умел говорить таких слов. Он только вытащил из кармана горсть орехов и принялся оделять всех по очереди:
— Берите, берите, у нас дома много.
— Дед Захар идет! — подбежал вдруг Семушкин. — Как с Санькой-то быть?
— Он с нами работать будет, — ответила Маша. — Так дедушке и скажем… Правильно, ребята?
— Правильно-то правильно, — неопределенно протянул Семушкин, — только он ведь такой, дед Захар… кто его знает…
Невдалеке мелькнула белая дедова рубаха.
— Я ему потом покажусь… — Санька подался за куст.
Но было уже поздно. Дед Захар подошел к ребятам, потянул носом:
— Чую, каким духом пахнет, чую. Ну-ка, гроза плодов и злаков, выходи на свет божий, держи ответ!
Санька вышел из-за куста и неловко одернул гимнастерку.
Маша бросилась к деду Захару, повисла у него на руке:
— Дедушка, голубчик! Мы же вам про все сказывали… Не стращайте вы Саньку!
— Цыц вы, заступники! — отмахнулся старик. — Раз парень с быком в единоборство пошел, такого не застращаешь. А вот спросить — я его спрошу… Иди-ка ближе, Александр… — Захар пошевелил мохнатыми бровями, проницательно оглядел мальчика. — По какую такую ты рыбку с сапожными колодками собрался? Ась?
Санька молчал.
— Та-ак… Крыть нечем. Из деревни, значит, в сторону вильнул, на другую стежку задумал переметнуться. Тут батька твой каждую делянку выхаживал, потом поливал, артель нашу на крепкие ноги ставил, а тебе не по сердцу все… Ну, скажем, ты уйдешь, Степа, потом Алешка, Маша… А кто пожилым да старым на замену встанет? Кто за плугом ходить будет, хлеб растить, землю ублажать? Земля — она ведь не каждого примет, ей радеющие люди нужны, заботники, мастера первой руки… — Захар прикрыл ладонью глаза, посмотрел на небо. — Ты вот гляди, примечай. Вон тучка над бором зароилась. Тебе оно невдомек, а я слышу — дождиком от нее тянет. Спорым, мелким. Такой дождь дороже золота, он все богатство наше растит. А вон пшеничка колос нагуливает, лен-долгунец на высоту тянется, овсы в трубку пошли. Тут немец, чугунная его башка, повытоптал все, запоганил, а мы через два года столько доброго повыращивали! А подожди, солдаты к домам вернутся — не такая благодать будет. Чудо у нас земля какая! Уважительный человек от нее нипочем не оторвется.
Санька смотрел себе под ноги.
— Про пшеницу я тебе слова не говорю, — продолжал Захар. — Пока ты в больнице был, ребята грешок твой покрыли. Да и пшеничка свое показала, спасибо Егору Платонычу. — Он достал из-за пазухи грушу, протянул Саньке: — Отведай вот… За мир, так сказать, да согласие!
Санька бережно взял грушу и сунул ее в карман:
— Спасибо, Захар Митрич!
— Ты при мне кушай, при мне! А семечки верни. Да не проглоти ненароком какое, зубом не повреди.
— Не спорь с ним, — шепнула Маша. — Он всех так угощает.
Санька быстро съел грушу и ссыпал коричневые скользкие семечки деду Захару на ладонь.
— Ну как?
— Вкусная!
— То-то! — довольно сказал Захар. — Теперь буду ждать, когда ты меня такими же угостишь.
Потом дед вспомнил, что его ждут дела, и ушел. Федя с Машей повели Саньку по участку, объясняя, где у них какой сорт посеян, чем он знаменит, откуда получены семена. Санька слушал молча, внимательно. Остановился у клетки с горохом, густо обсыпанным кривыми пузатыми стручками, под зеленой кожицей которых угадывались крупные горошины.
— Сорт «отрадный», — пояснил Федя. — В локтевском колхозе выпросили, у бригадира. Очень высокоурожайный и засухоустойчивый.
— Сладкий-пресладкий! Попробуй! — шепнула Маша.
— Конечно, сорви, — разрешил Федя. — Один стручок — это можно.
— Раз опытный, зачем же… — отказался Санька.
Глава 33. МЕЧТА-ДУМА
На участке показался Андрей Иваныч.
Ребята побежали ему навстречу.
— А, Саня! — заметил его учитель. — Вернулся? Как чувствуешь себя?