Стожары
Шрифт:
И, считая разговор законченным, Санька поманил Никитку и направился в избу:
— А ты не куксись! Мало ли их, пчел, на свете! Еще рой прилетит. Тогда я тебе, Никита… Ты только следи!
— А я… я ничего, — вздохнул братишка. — Конечное дело, прилетит. Я вот как смотреть буду!
Глава 34. ДРУГ ЗА ДРУЖКУ
Санька зорко следил за матерью. По утрам она не бежала чуть свет, как раньше, собирать на работу членов звена, а долго возилась у печки или
Нередко она возвращалась с работы еще до перерыва и, не раздеваясь, ложилась в постель.
Заглядывала соседка, прибирала избу, мыла посуду и все советовала Катерине пить какой-то травяной отвар. от которого все болезни, как ветром, сдувает.
— Пройдет и так, — безучастно отвечала та. — Простудилась я, видно… на сырой земле полежала.
Санька только удивлялся, как можно простудиться. Дни стояли сухие, жаркие, и даже вечером земля хранила дневное тепло.
Однажды поздно вечером Саньку разбудил певучий говорок Евдокии. Острый коготок коптилки царапал темноту, мать лежала в постели, зябко кутаясь в одеяло, соседка сидела у нее в ногах и жаловалась на Татьяну Родионовну:
— Вызывает меня председательница вчера в правление и говорит: «Ты, Девяткина, женщина здоровая, поработай-ка в поле, а молоко возить мы другого поставим». А какая ж я здоровая! У меня от полевой работы поясница разламывается, сердце заходится. И все ведь по зависти меня очернили. Будто я торговлишкой на базаре занимаюсь… Хотя и то сказать, какой же грех в этом! На колхозных хлебах теперь не проживешь. Да и не с нашим здоровьишком в колхозе сидеть. Я вот в городе была на днях, у брата Якова. В артель к себе зовет, кладовщицей обещает устроить. Поедем вместе, Катюша! Работа и тебе найдется.
Санька насторожился.
Что это? Соседка уговаривает мать оставить Стожары, а та покорно слушает Евдокию и молчит, молчит.
— И ребятам полегче будет, — продолжала Евдокия. — Петьку с Санькой в сапожники определим — они давно охоту имеют.
Санька беспокойно заворочался в постели, потом встал и, шлепая по полу босыми ногами, подошел к ведру, зачерпнул ковшом воду и долго тянул ее маленькими глотками, хотя пить ему совсем не хотелось.
— Ты чего это полуночничаешь? — спросила его Евдокия.
— Спал, разбудили… — Санька поднял над головой коптилку, осветил циферблат часов-ходиков, подтянул гирьку, недружелюбно покосился на соседку. — Скоро петухи запоют…
— И впрямь, час поздний, — поднялась соседка. — Так ты подумай, Катюша. Добра желаю, не чужая ты мне.
Санька проводил ее, запер калитку и, вернувшись обратно в избу, присел около матери:
— Какие у вас секреты с Евдокией? Чего она зачастила к тебе?
— Знобит меня, Саня… Накрой чем-нибудь, — попросила Катерина.
Санька укутал мать шубой.
«Сманит ее эта Девяткина, вскружит ей голову», — с тревогой подумал он, ложась в постель, и вдруг
«Я соседку и в избу не пущу, — расхрабрившись, решил Санька. — Ступеньки у крыльца подпилю, пусть ноги поломает».
На другой день Катерина попробовала встать с постели и не смогла.
Поднялся жар. Ночью она бредила, звала Егора: то умоляла его вернуться, то прощалась с ним.
Санька до рассвета не сомкнул глаз. Растерянно бродил по избе и все спрашивал мать, не хочет ли она моченой клюквы или квасу.
К утру жар спал, и Катерина послала сына за соседкой — пусть подоит корову и истопит печь.
— Не надо Бвдокию, — заявил Санька, — сам управлюсь.
Взяв подойник, он вместе с Феней вышел во двор.
Лежа в постели, Катерина слышала через приоткрытую дверь, как они долго доили корову, как Санька нежно называл ее красоткой, умницей, а ноги ее, в черных ошметках навоза, величал ножками и как потом — видно, так и не поладив с коровой, — заорал на нее, что она злыдень и ее давно пора отправить на живодерку.
Затем прибежала Маша и попеняла Саньке, почему он не позвал ее раньше: уж что-что, а коров она умеет доить получше мальчишек.
Заглянули в избу Федя с Тимкой, и ребята всей компанией принялись за хозяйство. Принесли дров, воды, затопили печь, потом яростным шепотом заспорили, рано или не рано ставить на огонь картошку, и наконец что-то опрокинули — как видно, чугунок с водой, потому что дрова в печи сердито зашипели.
— Стряпки вы на мою голову! — Катерина приподнялась на локте. — Идите-ка восвояси.
А на душе было радостно, что дети так участливы к ней и так крепко подружились с Санькой.
Пришла Лена Одинцова, резонно заявила, что мальчишкам у печки делать нечего, отправила их за доктором, а сама с Машей занялась хозяйством.
В полдень Иван Ефимович навестил Катерину. Он нашел у нее воспаление легких, выписал лекарства и строго-настрого приказал не подниматься с постели.
Когда фельдшер уехал, Катерина задремала и вскоре заснула.
Во сне она опять бредила, и Санька не отходил от нее ни на минуту.
Очнулась Катерина в сумерки и не сразу разглядела сына. Он сидел у нее в ногах, теребил кромку одеяла, по лицу его текли слезы.
— Дурачок… испугался, — слабо улыбнулась мать и, выпростав из-под одеяла руку, потянулась к Саньке. Но он неловко сполз с кровати и отошел к окну:
— Лежи ты, лежи!
В калитку постучали. Санька вышел и столкнулся лицом к лицу с Евдокией.
— Что с мачехой-то, Саня? Приболела, сказывают? Я вот ей кисельку принесла.
— Не требуется, — не очень любезно ответил Санька и попытался прикрыть калитку. — Доктор сказал, чтобы лишний народ к ней поменьше ходил.