Страх
Шрифт:
– Спасибо, Леша. Значит, уже успел.
– А ты как думаешь, Ваня? Так что хорошим людям в этой жизни надо вместе держаться.
Чекисты ушли, а Данилов еще раз подумал о скотине Сажине. «Вот надо же, успел телегу сочинить. А может, не он? Наверняка агенты госбезопасности у них в МУРе тоже осели».
И Данилов вспомнил, как несколько лет назад прямо на работе забирали хороших сыщиков и преданных делу людей. Забирали, увозили, и они исчезали навсегда.
Кто-то же закладывал их.
Нет, наверняка агентурная сеть НКГБ работает и в их конторе,
Утром его вызвал Данилов.
– Ну как дела у тебя, Сережа?
– Все в порядке, Иван Александрович.
– Здоровье?
– Пока в норме.
– А что с квартирой? Вернулись родственники?
– Вернулись, Иван Александрович. Квартиру разменяли. Я в том же доме остался, у меня однокомнатная, а предки на Пушкинскую переехали.
– Значит, все хорошо?
– Отлично.
Но Данилов уловил в словах Сережи некоторую горечь.
– Ну вот видишь, я вроде как чуткость проявил. Ты не расстраивайся, все образуется.
– А все и образовалось, Иван Александрович.
– Ну вот и славно. Соседи помогли нам установить одну из дам, что за столом в «Астории» сидела. Наталья Николаевна Головня. Работает в ателье на Ленинградском шоссе, рядом с Клубом летчиков. Так что поезжай к ней, побеседуй.
Сергей вышел из МУРа и сощурил глаза от солнца. Денек сегодня выдался на славу. Он не торопясь дошагал до Петровского бульвара, закурил и пошел в сторону Пушкинской. Две молоденькие девушки, видимо студентки, стрельнули глазами в его сторону. Пробежали мимо и засмеялись. Ну что ж. Жизнь продолжается. Вон девушки какие красивые ходят. Несколько женщин засыпали зенитную огневую. Когда-то здесь стояла автоматическая 37-миллиметровая пушка «эрликон».
Теперь она уже не нужна – фронт не только ушел от Москвы, но и уже перешагнул границу. Войска сражались в Румынии.
Рядом с Радиокомитетом, на Путенках, стояла мороженщица.
– «Мишка на Севере», «Машка на юге»! – кричала она, зазывая покупателей.
У ее лотка стояли двое пацанов и брали половинку брикета на двоих. Четвертушка стоила семь пятьдесят, половина – пятнадцать.
Сергей взял половину. Мороженое из суфле странного военного продукта было коричневатым, но все равно необыкновенно вкусным. Сергей ел мороженое, стараясь не капнуть на песочный коверкотовый костюм, недавно пошитый у знакомого портного.
Это был его первый собственный костюм. Красивый и модный. И туфли на нем были что надо. Коричневые, тупоносые, прошитые светлыми строчками. Туфли эти подарил ему еще в сорок втором Мишка Костров. Так они и лежали, ждали своего часа. Хорошо себя чувствовал Сергей Белов в новом, по фигуре сшитом костюме.
И день выдался хороший. Прямо довоенный. Изменилась Москва. Сергей вспоминал май прошлого года, не таким еще был город, чувствовалось в нем нечто прифронтовое. А сегодня народ стал веселее, увереннее. Карточки отоваривают обильнее, женщины надели яркие платья, да и мужчины скинули френчи и гимнастерки,
Вот на Пушкинской во всех домах соскоблили бумажные кресты со стекол. Правда, жестяные выводы для труб буржуек еще остались.
Город еще был военным, но уже не прифронтовым. На остановке у кинотеатра «Центральный» народу было немного. Но он пропустил двенадцатый троллейбус, потому что за ним шел двадцатый, двухэтажный. Сергей забрался в верхний салон, сел у окна, и поплыла Москва мимо окон.
Улица Горького приняла подобающий вид. Убрали мешки с песком из магазинных витрин, вымыли стекла, и они сияли на солнце забытой мирной чистотой.
У Театра кукол, на Маяковской, стояла очередь за билетами. Сергей посмотрел налево и увидел толпу у входа в Оперетту. В Москву вернулись все театры, и люди часами простаивали в очередях, чтобы попасть вечером в иной, радостный, выдуманный мир, в котором были и любовь, и коварство, но обязательно счастливый конец. На три часа забыты тесные коммуналки, неустроенность военного быта, карточки, ордера, литеры, изнурительный многочасовой труд.
У Белорусского вокзала троллейбус на несколько минут остановился. Путь перегородила дровяная платформа, в которую были запряжены две хилые лошади. Возчик и милиционеры в орудовской форме никак не могли стащить с места коней, напуганных проехавшей газогенераторной полуторкой.
Наконец с помощью прохожих коней удалось заставить оттянуть платформу, и троллейбус благополучно проехал.
Сергей вышел из троллейбуса у Клуба летчиков. Прошел несколько метров и увидел надпись «Ателье». В большой приемной ожидало своей очереди достаточно много народу. Из примерочных кабинок доносились голоса клиентов и портных, на столах лежали довоенные затрепанные журналы мод, пахло раскаленными утюгами и лежалой материей.
Сергей подождал, когда освободится приемщица, и, наклонившись к столу, сказал тихо:
– Я из милиции, мне нужна товарищ Головня.
– Наталья Николаевна?
– Именно.
– А вон дверь видите? Прямо туда, она там работает.
Белов постучал, не получил ответа и толкнул дверь.
В большой комнате на столе были разложены странно нарезанные бумаги, над которыми, словно конструктор над чертежами, склонилась красивая блондинка в синем халате с кружевным белым воротничком, надетым на платье.
– Вы ко мне? – спросила она, не поднимая глаз.
– Да.
– Вы из Дома моделей?
– Нет, я из милиции.
Головня выпрямилась:
– Мило. Вы что, наш новый участковый?
– Нет, я из МУРа. Старший лейтенант Белов.
– А я-то вам зачем?
– Надо поговорить.
– Ну что ж, – Головня села на диван, закинула ногу на ногу, закурила, – слушаю вас.
– Семнадцатого апреля вы были в ресторане «Астория».
– Смотрите, какая точность. Да, была. А разве нельзя?
– Кто был с вами?
– Моя подруга Нина Кольцова и ее друг Глеб Катышев, кинооператор со студии документальных фильмов.