Страх
Шрифт:
Александр Мазин
Страх
История эта странная, а верней было бы сказать, - жуткая, случилась со мной на земле, называемой собирательно - "Сибирь". В литературе принято, что вся сплошь заросла дремучим лесом и обитают в нем мощнобородые широкоскулые великаны, кладущие на день не более десятка слов. Отчасти верно. Но в поселочке, давшем мне приют, когда, заработав деньжат, решил я малость передохнуть перед возвращением в Питер, такой бородач был только один. Прочие - много мельче. В большинстве - горькая пьянь. Что же до тайги, то вокруг была плоская, как стол, равнина на добрую сотню километров. Впрочем, места красивые.
Приютом моим стал маленький
Одного из местных звали Семеном. Человек тертый, агрессивный, лет что-то сорока пяти, с хищной щербатой улыбочкой и переломленным носом. Когда сцапывал он карты широкой татуированной лапой, то непременно что-нибудь приговаривал по случаю.
Второй, Саёныч, представившийся мне Игорем, оказался из пришлых. Интеллегент, пьяница горький, сбежавший (из Питера, кстати) от жены и осевший здесь у какой-то своей надцатой тетки-бабки. Именно он научил двух других столичной умной игре.
Обходительный в разговоре, с лицом хоть и траченым, но не лишенным еще тонкости черт, с мягким, добрым голосом - он, определенно, располагал к себе. Во всяком случае - меня. Об Алексее Гречанникове я уже говорил. Впрочем, Алексеем
его никто не именовал - звали попросту Лехом. А уж рисковый он был в игре - хуже Семена. Обьявить мизер при двух пробоях ему - обычное дело. А проигрывался так, что остальным, трудно было не быть в плюсе. Зато уж если шел ему фарт - держись! Всех раздевал. Но чаще бывало наоборот.
Леха обычные эти проигрыши не огорчали: играли по маленькой, денег у него было - в избытке. Плотник, охотник, всякому делу - мастер. Да и на что их тратить в поселке?
У Леха была дочка. Настасья. Девушка лет двадцати, справная, высокая - в отца. Незамужем, что меня удивило. Семен как-то болтнул, что слава у нее в поселке - дурная. Но не за распутство. Бог знает, за что. Не мне спрашивать. Когда садились мы играть, она обычно рукодельничала. На нас, если и взглянет, то украдкой.
Питуху нашему, интеллегенту, Саёнычу, Настя явно по нраву была: то и дело глаз на нее скашивал да слюну глотал. Но скромничал. Разве что улыбнется или, кашлянув, пошутит деликатно.
Должно быть, Леха опасался.
Так прожил я одиннадцать дней. Днем - гулял, читал. Вечером - играл. У Леха. Да где ж еще? Саёныч? Дома своего нет: угол у хворой бабки. Семен? Жена. Злая, как хорек. А у Гречанникова - жены нет. Умерла. Да и дом - дворец! Мебель самодельная, резная, с придумками. На стенах - шкуры: волчьи, россомашьи... А у тахты - медвежья, густющая, с мордой огромной, оскаленной. Я всегда, как глядел на нее - думал: вот бы босиком пройтись! Не дом - хоромы!
В тот вечер играли мы скучновато. Карта не шла никому. Даже Лех обьявлял без обычного азарта - о другом думал, видно. Завтра уезжал.Охотничий сезон у него начинался. Раз так, значит сядет он в свой мотоцикл с коляской, ружье поперек - и по длинной дороге, в тайгу. Привозил, говорят, много.
Игра не шла и я глядел по сторонам. Вот комод, вот шкура серая распяленная. Вот лайка Лехова. Спит. Вот... И поймал случайно взгляд девушки. Особенный взгляд, аж мураши по спине побежали. С чего это она?
Я, чтоб дураком не выглядеть, улыбнулся ей. И к моему удивлению, она ответила, да так широко, во весь белозубый рот. Я, что таить, обрадовался. И обеспокоился: Лех завтра уезжает.
К женщинам меня особенно не тянуло. Там, откуда я приехал в поселок, подружка у меня была бойкая. Слишком бойкая, если учесть, что не баклуши бил, а вкалывал по десять часов. А все же...
Тут потекла ко мне карта и я о Насте забыл. Игра началась. А потом мизер пришел. Без прикупа. И еще. В три игры пуля моя за тридцать перевалила. Пошел других закрывать. Оно так: уж если идет пруха, так идет! Доиграли. Уравняли. Посчитали-рассчитались. И к Леху в баньку пошли.
А ночью, на простынке чистой ворочаясь, вспомнил я о взгляде Настенькином...
Утром хозяин разбудил меня рано: попрощаться. Сколько б я у него не задержался - ясно: не на два месяца. Обнялись по обычаю, расцеловались. Пожелал ему, что следует. Он меня послал. Еще разок обнялись (Лех, хоть и силы медвежьей, соразмерял - чтоб кости не хрустнули). Я его вправду полюбил за эти дни: вот человек, о котором худого не скажешь! Настасья, после меня, с отцом почаломкалась. Лех сел на мотоцикл, лайку в багажник посадил и запылил через поселок. Настасья - в дом. Я - на озеро.
Вода в сентябре холодна. Особенно, с утра. Но я взял за правило: плавать, пока жар на коже жаром внутри не станет. Уж тогда вылезал. А дорога назад, в поселок хороша! Справа и слева - поля. Небо белое, низкое, плоское над плоской землей широченной. Солнышко приятным теплом на груди. Чудо как хорошо!
Позавтракал я молоком с белым мягким хлебом и пошел гулять. Шататься по окрестностям, сощипывать терпко-кислые ягоды дикой облепихи, шевелить ногами траву. Левый берег озера сплошь зарос мягкими высокими травами. В ботанике я не силен - названий не знаю. Но поваляться - люблю. Руки разбросать, распластаться: сверху - небо с облаками. Вокруг - эта самая трава. Насекомые жужжат. Иногда прошуршит рядом кто-то живой...
Прошатался я в тот день почти до вечера. Проголодался. Поесть бы, но... Прежде я у Леха столовался. Сейчас: как- то неудобно. Без хозяина. Решил кое-что записать, да к Семену сходить. Жена у него хоть и злая, но голодным не отпустит.Только сел к столу - стук в дверь: Настя пришла.
– Что ж вы, Валя, кушать не идете?
– с укоризною.
– Ах, - говорю, - Настенька! Совсем забыл!
Не поверила. Голову наклонила: улыбается.
Повечеряли. Вдвоем. А за чаем с брусничным Настя меня разговорила. Незаметно. Я ведь как решил: поем - и сразу уйду. Нечего на девушку тень наводить! А тут разлился соловьем. Снаружи уже звезды высыпали, а я сижу, чаек потягиваю, в глазки широко открытые гляжу, языком плету. Мне уж она и нравится стала: сам удивляюсь, отчего прежде я ее некрасивой считал? Чем бы закончилось - Бог ведает. Да постучали в окошко. Партнеры мои пришли: Семен с Саёнычем. Играть. Преферанс - дело такое: хоть вчетвером, хоть - втроем. Сунулись ко мне - нету. Ну и - на огонек. Что ж, пожелал Насте спокойной ночи - и пошли. Поиграли. Поговорили. Партнеры мои без Леха себя свободней почувствовали. Семен в игре наглеть начал. Саёныч вдруг, ни с того, ни с сего разошелся: как его женщины любят! Что же, может и любят. Лицо иконописное. Бородка светлая. Руки хорошей формы. Только ходят ходуном и чистоты не первой. А что бедолага так это ему в женских глазах только шарму прибавляет: не понятый жизнью человек.