Страх
Шрифт:
— Мы заражены! О, Господи, мы заражены!
— Спокойно, — властно говорил Прунк. — Господь не оставит в беде своих слуг. Только вероотступникам грозит гибель. Мы же все, находящиеся здесь, не подвержены заражению.
Но успокоить прихожан оказалось не так-то легко. Как только ворота захлопнулись, Винни услышала грохот, словно множество людей разом навалились на них.
Но ворота не открылись.
Она осталась одна за пределами убежища.
Утром
Она должна была бы чувствовать унижение, отверженность, но к своему стыду она чувствовала лишь облегчение.
Ей казалось, что она… что она свободна!
И тут же она ощутила угрызения совести. Она привыкла отвечать перед кем-то, выслушивать чьи-то замечания!
Но Камма теперь была заперта в пещере!
Внезапно ужас овладел Винни. Она вспомнила свою встречу с больным возле переправы. Вспомнила его влажные руки… Отвратительное ощущение каких-то пузырьков на коже…
Винни съежилась от страха.
До города было далеко. Домой ей идти не хотелось. Она должна была обратиться в полицию, чувство долга было очень развито в ней.
К домашнему врачу ей идти тоже не хотелось, с ним у нее было связано много неприятных воспоминаний: приводя ее к врачу, Камма всегда растрезвонивала в очереди о недомоганиях и болячках девушки, порой весьма специфических.
Конечно, ей следовало обратиться в полицию, но решится ли она пойти туда?
Винни не привыкла действовать самостоятельно.
И вот теперь ей предстояло жить своей собственной жизнью — вплоть до наступления Судного дня. Пастор сказал, что этот день близок, что он уже начинается…
Город должна была поразить страшная чума. И она сама, не представлявшая никакой ценности для мира, была уже заражена. Господь не счел нужным сохранить ей жизнь.
Винни всхлипнула. Обнаружив какой-то привлекательный запах на обочине дороги, Бранцефлор остановился. Увидев, чтоон нюхает, она отпрянула назад.
— Идем! — сердито прошептала она. — Нам нужно поторапливаться.
Она была рада, что с ней собака, они с Бранцефлором были хорошими друзьями.
Куда же ей теперь идти? Домой она вернуться не могла, там ей нечего было делать. Ехать в Сарпсборг она тоже не могла — ведь она была заражена.
Теперь она бездомна.
Никому не нужна. Разве что полиции — да, полиция охотилась за ней!
Мысль о том, что кому-то она все же нужна и что где-то ждут ее, была для нее утешением.
Идти быстро она не могла. У нее при себе были веши, да и Бранцефлор задерживался у каждого столба. Его интересовало все: камни на дороге, закоулки между домами, фонарные столбы, всякий мусор…
Наконец-то она оказалась на площади! Нос и уши у Винни посинели от холода, но она долго не решалась войти в полицейский участок. Что ей делать с собакой? Хотя собака была, в определенном смысле, свидетелем происходящего. Поэтому, обдумав все хорошенько, Винни поднялась по ступеням и постучала в дверь. Бранцефлор напряженно ожидал ее у порога.
Никто не ответил, и она осторожно приоткрыла дверь. За дверью начинался коридор, в котором, конечно же, никого не было. Постучав в следующую дверь и услышав вежливое «Войдите!», она вошла в комнату. Собственно говоря, тот, кто вежливо ответил ей, не прочь был сказать: «Входи, черт тебя побери, простофиля, это же официальная контора, здесь никто не стучит в дверь!»
Осрамившись еще до того, как вошла, Винни окончательно лишилась мужества и смелости.
И она покорно остановилась в дверях с такой же покорной собакой на поводке. Бранцефлор вопросительно посмотрел на нее и сел.
Поерзав на стуле, дежурный уставился на нее поверх очков. Вид у него был не слишком приветливый, что еще больше напугало Винни. Она даже не подозревала о том, что к нему бесконечным потоком идут перепуганные насмерть люди, чтобы узнать, какова на сегодня ситуация с распространением инфекции.
— В чем дело? — с вызовом спросил он.
— Я Винни Дален, — ответила она.
Он молча ждал, что она еще скажет.
«Нет, конечно, им не известны имена дам, бывших на пристани», — подумала она. Но ей не понравилось его равнодушие, заставлявшее ее чувствовать себя еще более незначительной персоной.
— Можно мне поговорить с по… полицмейстером?
— Он сейчас занят.
(Полицмейстер разговаривал в это время с Рикардом Бринком, но она, естественно, не знала об этом.)
— В чем же дело?
— Я… могу прийти позже…
— По какому вопросу? — в угрожающей манере дрессировщика спросил он.
— Я была… на набережной в тот вечер. Меня разыскивали…
Он моментально вскочил.
— Подождите здесь! — сказал он и опрометью бросился к внутренней двери, открыл ее без стука. Оттуда немедленно вышли двое мужчин. Один из них, видимо, начальник, был пожилым, другой — неуклюжий, словно медведь, но с приветливыми глазами.
— Входите, — сказал полицмейстер, жестом приглашая ее в свой кабинет. Она медлила, не зная, удобно ли входить туда с собакой, но тот снова пригласил ее. Свой громоздкий багаж она оставила в комнате дежурного.
Она села на предложенный ей стул, и Бранцефлор с достоинством уселся рядом. Если нужно, он может вести себя очень воспитанно.
— Это в самом деле пудель, — сказал молодой, высокий полицейский. — Итак, послушаем!
— Я заражена, — предупредила она.