Страхи мудреца. Книга 2
Шрифт:
Вашет хлопнула меня по груди тыльной стороной кисти, чтобы привлечь мое внимание.
— Я говорю, тебе лестно должно быть, — повторила она.
— Я польщен, — ответил я.
Она взяла меня за плечо и развернула лицом к себе.
— Ты чего вдруг такой задумчивый сделался?
— А что сделают с Темпи, если все это кончится плохо? — напрямик спросил я.
Веселье словно сдуло с лица Вашет.
— Запретят носить алое, отнимут у него меч, его имя и вырубят из латанты.
Она вздохнула.
— Вряд
— Но мне изгнание не страшно, — сказал я. — Если меня выставят обратно в мир, это только усугубит проблему, верно?
Вашет ничего не ответила.
— Когда все это начиналось, — сказал я, — ты подбивала меня бежать. Допустим, я бы сбежал — далеко бы мне удалось уйти?
Повисло долгое молчание. Я все понял. Однако она все же сказала это вслух:
— Нет.
Я оценил то, что она сказала мне правду.
— И какая же кара меня бы постигла? — спросил я. — Заточение? — я покачал головой. — Нет. Держать меня тут годами не имеет смысла.
Я посмотрел на нее.
— Так что же?
— Карать тебя нам ни к чему, — сказала она. — В конце концов, ты же варвар. Ты не знал, что делаешь что-то недозволенное. Наша главная забота — помешать тебе обучить других тому, что ты похитил, не дать тебе воспользоваться узнанным.
На мой вопрос она так и не ответила. Я не сводил с нее глаз.
— Некоторые говорят, что лучше всего было бы тебя убить, — откровенно сказала она. — Но большинство полагает, что убийство противоречит летани. Шехин — одна из них. Я тоже.
Я слегка успокоился: ну, и на том спасибо.
— И, я так понимаю, если я дам клятву, это никого не убедит?
Она сочувственно улыбнулась.
— То, что ты пришел сюда вместе с Темпи, уже многое говорит в твою пользу. И то, что ты остался, когда я пыталась тебя выжить, — тоже. Однако в таком деле клятвы варвара мало что значат.
— И что же тогда? — спросил я, примерно представляя ответ и заранее зная, что он мне не понравится.
Она тяжело вздохнула.
— Мы могли бы помешать тебе учить других, вырезав тебе язык или выколов глаза, — откровенно ответила она. — Чтобы помешать тебе использовать кетан, можно было бы тебя искалечить. Скажем, перерезать связки на лодыжке или сломать колено толчковой ноги.
Она пожала плечами.
— Однако человек и с поврежденной ногой может остаться неплохим бойцом. Так что может оказаться более эффективным удалить тебе два крайних пальца на правой руке. Это было бы…
Вашет говорила все это своим обычным невозмутимым тоном. Думаю, она хотела, чтобы это звучало ободряюще и успокаивающе. Но это произвело противоположный эффект. Я не мог думать ни о чем, кроме того, что она возьмет и отрежет мне пальцы так же спокойно, как ломтик яблока. За пределами поля зрения все сделалось белым, картинка, представшая
Потом головокружение и тошнота миновали. Придя в себя, я обнаружил, что Вашет закончила говорить и теперь смотрит на меня.
Я не успел ничего сказать, как она махнула рукой.
— Я смотрю, толку от тебя сегодня больше не добьешься. Ступай, занимайся до завтра, чем хочешь. Приводи свои мысли в порядок или отрабатывай кетан. Сходи посмотреть на меч-дерево. Завтра продолжим.
Некоторое время я бесцельно бродил, стараясь не думать о том, как мне отрежут пальцы. А потом я перевалил через холм и наткнулся — буквально наткнулся — на голую адемскую парочку в роще.
Когда я вышел на них из-за деревьев, они не стали лихорадочно хвататься за свою одежду, и я, вместо того чтобы попытаться извиниться на своем неуклюжем языке, еще и плохо соображая, просто повернулся и ушел прочь. Лицо у меня горело от стыда.
Я пытался отрабатывать кетан, но никак не мог сосредоточиться. Пошел посмотреть на меч-дерево, и на какое-то время его грациозно колышущиеся ветви меня успокоили. Но потом я отвлекся, и перед моим мысленным взором снова предстала Вашет, отрезающая мне пальцы.
Я услышал три пронзительных удара колокола и отправился ужинать. Я стоял в очереди, сам не свой от усилия не думать о том, как мне искалечат руки, и тут обнаружил, что стоящие рядом адемы удивленно уставились на меня. Девочка лет десяти уставилась на меня с нескрываемым изумлением, а мужчина в красной одежде наемника смотрел так, будто я у него на глазах вытер задницу ломтем хлеба, а потом его съел.
Только тогда я сообразил, что напеваю себе под нос. Не то чтобы громко, но достаточно громко, чтобы стоящие рядом слышали. Вряд ли я напевал давно, потому что я поймал себя только на шестой строчке: «Беги из города, лудильщик».
Я умолк, потупился, взял себе еды и минут десять пытался заставить себя есть. Проглотил несколько кусков, и все. В конце концов я сдался и ушел к себе в комнату.
Я лежал в постели, перебирая возможные варианты выхода. Далеко ли я успею уйти? Сумею ли я найти убежище где-то поблизости? Получится ли украсть коня? А видел ли я лошадей тут, в Хаэрте?
Я достал лютню и немного поупражнялся брать аккорды. Мои ловкие пальцы, все пятеро, проворно бегали по длинному грифу лютни. Однако правая рука так и чесалась извлечь наконец звуки из струн. Это было так же глупо и неприятно, как пытаться целоваться одной губой, и вскоре я бросил это занятие.
Наконец я достал свой шаэд и закутался в него. Шаэд был теплый и уютный. Я как можно глубже надвинул на голову капюшон и принялся думать о том темном уголке Фейе, где Фелуриан собирала эти тени.