Страхослов (сборник)
Шрифт:
За лужайкой в стороне от этой двери виднеется ограда церковного двора. Сегодня ворота открыты, и я могу заглянуть внутрь. У ворот растет тис, а за ним зеленеет лужайка и в обрамлении подснежников, примул и крокусов высятся надгробия.
Могильные плиты безлики, как и та дверь. Время и ветра стерли с них надписи, вознаградив их за терпение россыпями золотистого и серебристого лишайника, – золото и серебро, как награды на соревнованиях, словно за смерть можно обрести награду, первое место, второе место. Помню, я пытался когда-то разобрать, что же написано на этих могилах, давным-давно, когда был еще ребенком. Я стоял на коленях в прогретой солнцем траве и водил по плите кончиком
«Червей-камнеедов не бывает», – вспомнились мне слова дедушки.
Но они бывают. Я знаю, что бывают, как знаю, что бывают Мелочи. Потому что я их видел. Я всегда их видел. В последнее время они попадаются мне на глаза все реже, но в год, когда умерла мама, исчезла из этого мира, как исчезают слова, написанные мелом на доске, когда их стирают, в тот самый год Мелочи кишели вокруг, они были повсюду: сидели на церковной стене, суетились на лужайке, подмигивали мне, кружа в воздухе, прятались за диваном и тянули ко мне лапы – или то были пальцы? – стоило только отвернуться.
Вот что случилось со мной в тот год, год, когда мне исполнилось шесть лет. В то время я не знал, что изменилось, и не понимал, как долго это продлится. Только потом они сказали мне правду: мама погибла в аварии, папа остался дома, а меня отправляют к дедушке и бабушке в Оксфордшир, с глаз долой.
Но в то время я знал только, что все почему-то передают мне подарки, хотя Пасха только миновала и до моего дня рождения было еще далеко. Еще меня почему-то забрали из школы, хотя до конца учебы оставалось три дня. И я заметил, что когда я спрашиваю о маме, все говорят что-то свое: мол, она теперь с ангелами, или отправилась в путешествие, или устала и ей нужно отдохнуть.
Никто не сказал мне, что она мертва, и это пугало меня, сбивало с толку – потому что я знал, что такое смерть, но никто больше этого почему-то не понимал. Я попытался объяснить бабушке, что ангелов не бывает, но она только поджала губы, как поступала всегда, когда я говорил что-то, что ей не нравилось. А потом, когда я захотел поиграть в машинки, выстроил их на дорожке и принялся сталкивать друг с другом, как в сериале «Придурки из Хаззарда», бабушка сказала, мол, я такой же, как мой отец, и что же теперь с нами всеми будет. Поэтому я взял свои машинки и вышел на лужайку поиграть. Бабушка строго-настрого запретила мне уходить далеко от дома и путаться у людей под ногами.
День стоял солнечный. И теплый, как часто бывает на каникулах. На лужайке росли желтофиоли и тюльпаны, а под старой каменной стеной, отделявшей сад дедушки и бабушки от церковного двора, цвели бледно-желтые примулы.
День стоял солнечный. По земле протянулись длинные тени, и мимо меня пробежали Мелочи, думая, что я не вижу их, – быстроногие, наглые как крысы, они метнулись к стене и исчезли.
Я думал, может, мама тоже их увидела. И поэтому попала в аварию. Я представлял себе, как это случилось: вот мама едет на своей голубой машине, а Мелочь, решившая притвориться мячиком, псом, велосипедом или даже маленьким мальчиком, как я, выбегает на дорогу, пританцовывая: она хочет украсть мою маму.
Тогда-то я и заметил дверь. Белую дверь, окованную железом, без звонка, без прорези для писем. Я понял, что дверь старая: дерево под краской пошло трещинами, вздыбилось, вспучилось, как крышка сундука с сокровищами, поднятого со дна морского.
Я отвернулся. Мелочь вернулась, дразнила меня, украдкой выглядывая, чтобы я заметил ее краем глаза. Точно котенок, играющий с клубком: подбежит и отпрянет. Она отпрыгивала всякий раз, как я смотрел в ее сторону. Мелочи не любят, чтобы их видели, они лишь изредка показывались мне, когда я был один, да и то не всегда. Мелочи безлики, конечно, но иногда их можно увидеть. Теперь Мелочь приняла облик маленькой голубой машинки, замершей на пороге, маленькой голубой машинки, в точности такой же, как автомобиль, за рулем которого сидела моя мама, когда разбилась…
Я повернулся. Да, вот она, на ступеньке. Голубая игрушечная машинка. У меня такой не было. Голубая игрушечная машинка у старой белой двери. У меня мурашки побежали по спине. Я шагнул вперед, но маленькая голубая машинка уже исчезла. А дверь была открыта.
Вначале я не знал, что делать. Я понимал, что нельзя входить в дома незнакомцев, но почему-то это место меня притягивало. Может, из-за голубой машинки, облик которой, наверное, приняла какая-то Мелочь.
Я шагнул к двери. Вернее, прыгнул, как зайчик. Вокруг никого не было. Лужайка была пуста. Еще один прыжок. Помню, тогда я подумал, что если запрыгну внутрь, а не войду, то так сумею защититься.
Защититься от чего? Этого я не знал. Но мне часто рассказывали сказки о злых королевах или ведьмах, которые заманивали маленьких детей в свои дома и потом пожирали непрошеных гостей, поглощали их тела и души. Мне говорили, что это всего лишь сказки, выдумки. И в то же время утверждали, что моя мама теперь с ангелами. Но как можно верить в ангелов, думал я, но не верить в чудовищ, ведьм и привидения?
На мне были голубые башмачки. Голубые башмачки с пряжками. Девчачьи башмачки. Это все из-за них, думал я. Из-за них мама ушла. А теперь они привели меня к этому дому и обманом заманили внутрь.
Еще один прыжок – и я уже за порогом. Коридор вымощен каменными плитами, в воздухе стоит какой-то запах – не противный, но непонятный, – запах древности, дерева, камня, дыма, немного похожий на запах в церкви. Что-то в воздухе мягко поблескивало.
Деревянная лестница вела наверх, налево. Голубая машинка устроилась на ступеньке, нахально делая вид, что так и должно быть, словно мгновение назад ее не было снаружи. Помню, такие игрушки выпускала фирма «Матчбокс». Небесно-голубой мини-ровер, в точности как у мамы. И я знал, что если бы я начал играть с этой машинкой, блестящие резиновые колеса оказались бы упругими, как у новой игрушки. Колеса моих старых машинок уже давно сдулись, ведь я играл с ними много лет.
Дверь за моей спиной захлопнулась. Яркий свет пасхального денька потускнел. Я что-то заметил краем глаза – Мелочь, серую и безликую. Я отвернулся, а когда вновь посмотрел на лестницу, голубая машинка уже преодолела половину ступеней. Лестница вела к небольшому арочному окну (как в заставке передачи «Играйка», подумалось мне). Пасхальное небо едва просматривалось за витражом с красными, голубыми, зелеными и коричневыми стеклышками. Я поднялся по узкой винтовой лестнице, и воздух наполнился Мелочами – они купались в разноцветных лучах перед витражом, мерцали, точно китайские фонарики. Это было красиво и почему-то неправильно, но мне совсем не было страшно. Мне не пришло в голову, что меня сюда заманили, как Гензеля и Гретель в пряничный домик, а Кая во дворец Снежной Королевы. Я чувствовал странное воодушевление, точно было в этом старом доме нечто такое, что должен был найти именно я…