Страна мечты

Лазарев Михаил Петрович.

Пробуждение было резким и внезапным.

Срочное погружение, уход на глубину — ощущение не спутать ни с чем. У подводников вестибулярный аппарат, это подлинно шестое чувство. Сколько раз уже приходилось так просыпаться в каюте, когда лодка совершала маневр. Стоп, я же не на «Воронеже», стоящем сейчас у стенки Севмаша, а в Москве! Четвертый этаж «сталинского» дома, наша с Анютой квартира. Потолки за три метра, в четырех комнатах простор, хоть танцуй, отвык я от такой роскоши, а если честно, и в 2012 году мне в ней жить не доводилось — командирская каюта на борту, или панельная хрущевка в гарнизоне. Может, оттого и ложное срабатывание тревоги,

Тишина абсолютная. Что странно — по Ленинградскому шоссе машины нередко проезжают и ночью. А форточка открыта. Чего не хватает — не слышно тиканья часов! Громадные напольные часы в углу — мебель в этой эпохе вся такая солидная, капитальная. Управдом сказал, что нашу квартиру обставляли из немецких трофеев. Что как-то приятнее, чем услышать — прежний хозяин вещей получил расстрел с конфискацией, как враг народа. И квартира новая — дом, в будущем носивший имя «генеральского», построили совсем недавно. В отличие от печально известного «дома на набережной», где многие квартиры успели сменить по нескольку владельцев. Так год сейчас сорок четвертый, а не тридцать седьмой!

Сегодня было 16 июля 1944 года, Парад Победы, в этой истории! В отличие от иной реальности (параллельного мира, в котором нам еще предстоит родиться, через несколько десятилетий), где Парад был в дождливый июльский день года сорок пятого — здесь ярко светило солнце. И мы были на Красной Площади, видели все, и слышали речь товарища Сталина — и со словами его были в тот момент согласны абсолютное большинство советских людей (о всяких там солженицыных и будущих новодворских не хочется сейчас и думать!). Рядом со мной был Юрий Смоленцев со товарищи — в 2012, лучшая группа спецназа Северного Флота, ну а здесь это «те, кто самого Гитлера поймали живым», за что все получили высокие награды, как майор Смоленцев (а ведь два года назад старлеем был, с позывным «Брюс») за фюрера свою вторую Золотую Звезду, а еще любовь итальянки Лючии, партизанки Красных Гарибальдийских бригад — да и я считаю высшей своей наградой, что встретил я в этом времени единственную свою, Анечку — Анюту, которая должна была погибнуть в той истории, где война завершилась в сорок пятом — и стала моей женой в измененном нами мире.

Мы смотрели, как шли по Красной Площади войска нашей армии — победительницы, в этом мире встретившейся с союзниками не на Эльбе, а на Рейне и Луаре. И кроме Советской Армии, в Параде участвовали поляки (как там в сорок пятом), и итальянцы — гарибальдийцы (а вот это уже изменение). После мы гуляли по торжествующей Москве, улицы были заполнены ликующими и нарядными людьми, мы были в парадных мундирах со всеми наградами, и Анюта с Лючией в легких шелковых платьях, такие красавицы! Вечером был салют «из тысячи орудий», и фейерверк — а после, мы пошли к ребятам в «Метрополь», домой я и Анюта попали в двенадцатом часу уже… и еще не сразу уснули! Это был день, который хотелось бы прожить снова и снова, остановив мгновенье — то, чем должны завершаться романы со счастливым концом.

Но все проходит, и начинается следующий день. Что бывает в жизни — после звездного часа?

Анюта спит, раскинувшись на кровати. Волосы по подушке разметались — ну отчего у женщин в этом времени не принято их распущенными носить, надо или в прическу, или стричь коротко? Не разбудить бы — а то спит она всегда очень чутко. Сейчас лишь часы заведу, непорядок! Судя по тишине за окном, уже глубокая ночь. А завтра мне с утра в Наркомат ВМФ, и скорее всего, через день — два лететь на север, мой «Воронеж» ждет. Единственная пока в этом мире атомная подводная лодка, стоящая сейчас на Севмаше, где ее должны будут построить через сорок лет. С цифрой на рубке «93» — число официальных побед, а есть еще два десятка неофициальных, о которых посторонним знать не положено, как например линкор «Айова» и авианосец «Белью Вуд». Атомный подводный крейсер проекта 949, «летучий голландец» Советского Союза, и Полярный Ужас, как прозвали нас фрицы, кому посчастливилось уцелеть, встретив нас в море.

Черт, ну и углов тут у мебели! В отличие от икеевской конца века. Фрицы проклятые, не могли делать полегче — не представляю, как все это затаскивали на четвертый этаж! А может и не фрицы — историю помню, из будущих времен. Как в некоем высоком военном Учреждении с сорок пятого стояла такая же трофейная старинная мебель красного дерева. В начале семидесятых, когда с Францией было потепление, в Союз приезжала французская военная делегация, и посетили они то Учреждение, не знаю зачем — и тут один почтенный месье вдруг узнает свой гарнитур, который «проклятые боши» украли из его родового замка! Скандала не было — месье на бывшую собственность прав предъявлять не стал. Хотя трофеи — что с бою взято, то свято! Да и не жду я у себя европейских гостей — мне, как гостю из будущего, и носителю тайны «ОГВ» («особой государственной важности»), общение с иностранными подданными не грозит! А часы точно немецкие — на них надпись готическими буквами, и год, 1870.

И тут, подойдя ближе, я замечаю, в тусклом свете из окна, от уличных фонарей — то, чего быть никак не может. Маятник у часов замер, до упора отклонившись влево! Вопреки законам механики и всемирного тяготения.

Звук за спиной. Резко оборачиваюсь — из-под двери гостиной пробивается полоска света. И там кто-то ходит — один человек, вот прошелся, отодвинул стул, сел! Чего тоже быть никак не могло! «Генеральский» дом, тут и так была охрана, а после того, как моя Анюта в Киеве заработала приговор от ОУН, наш главный охранитель, «жандарм» Кириллов вместе с Пономаренко отнеслись к этому предельно серьезно. Когда мы сюда вселялись, Смоленцев со своими орлами тоже тут все смотрели, касаемо безопасности, советы давали, Кириллов слушал внимательно, и постарался учесть. Даже войти в квартиру несанкционированно постороннему невозможно — в караулке на первом этаже сработает сигнализация, и через минуту тут будет группа захвата. «Жандарм» мне рассказал, весной какой-то чудик тут пытался к кому-то влезть, его тотчас же повязали, «а после, для него главной заботой было, убедить следователя, что он не покушение замышлял, за что по статье от десятки до вышки, а всего лишь кражу со взломом, от трех до пяти». Да и не будет вор так нагло себя вести! А свои никак не могли прийти без предупреждения — опять же, по здешнему распорядку, охрана сначала звонит и спрашивает, вам такой-то известен, и ждали ли вы его сейчас? Высокий Чин, имеющий право приказывать охране — вроде того же Кириллова, комиссара ГБ, или кого повыше? Вот так, ночью, хозяев не разбудив? Ну а на арест «кровавой гэбней» это тем более не похоже. Да и нет за мной никаких грехов тут!

А если сейчас будут? Намекал же мне Кириллов, а Анюте — Пономаренко, что от киевских изменников ниточка потянулась на самый верх, в Москву? И если там и впрямь завелась оппозиция, в том числе и в немалых званиях, и кто-то желает тайно встретиться, узнать, а кто такой товарищ Лазарев, проходящий всюду под грифом «ОГВ» — или, что еще хуже, узнавший про «Рассвет» (здесь, для Тех Кому Надо — кодовое обозначение нашего провала в прошлое)? Ну а дальше — «предложение, от которого вы не сможете отказаться»? Чего я меньше всего желаю — быть хоть краем замешанным в антисталинский заговор! Не потому что я убежденный фанатик — сталинист — а потому, что альтернативы товарищу Сталину в данное время и на его посту, не вижу! Вот нет у меня ни на грош веры тем, кто хочет — сначала сломаем, место расчистим, а там видно будет! А критиковать, «все не так», любой дурак может, как в известной басне Михалкова.

Только заговорщики — оппозиционеры, это публика очень нервная. И при отказе вполне может устроить несчастный случай. Что ж, кто предупрежден… Юрка «Брюс» Смоленцев, кто в этом времени очень возможно станет аналогом бушковской пираньи, и уже владелец личного кладбища в полтысячи фрицев и прочей сволочи, учил меня — пока в твоих руках оружие, пока ты готов защищать свою женщину — ты мужик… а иначе, ты просто тряпка и дрянь ничтожная. Правда, у таких, как Смоленцев, смертельным оружием мог стать самый безобидный предмет, не говоря уже о собственных руках и ногах. Или такая экзотика, как самурайский меч, что на стене напротив нашей кровати висит, как Брюс оценил, настоящая катана старинной работы, некогда принадлежащая немецкому адмиралу Тиле (полученная им в подарок от какого-то японца, после смерти Тиле доставшаяся его преемнику Кранке, а от него, после битвы под Тулоном, мне). После обязательно возьму уроки, как этой железкой грамотно махать, раз уж владею — но пока, «Стечкин» надежнее, с ним Смоленцев меня на стрельбище таскал, и грозился, что на севере непременно прогонит через «лабиринт»

— А то даже Лючия вам, Михаил Петрович, в скоротечном огневом контакте сто очков вперед даст. Кстати, имейте это в виду, если что, рассчитывайте на нее как на обученного телохранителя. Но и вами я точно займусь, как время найду!

Ну, пока придется идти с чем есть — в противника, находящегося в одной со мной комнате, не промахнусь! Пистолет в руке, теперь Анюту разбудить — две боевые единицы лучше, чем одна. А женушка моя, до того как попасть к нам в команду, успела повоевать в партизанах, снайпером и разведчицей. И стреляет отлично, что в Киеве и показала. А она не просыпается, не открывает глаз, как кукла. Отравили ее?!