Шрифт:
Жила-была девочка, и звали её…
Вообще девочку хотели назвать Яна, а потом Вероника, но выбрали имя Оксана, так как её маме очень нравилась героиня из одного военного фильма с этим именем.
Вы думаете, сказка на этом закончилась? А вот и нет!
Девочка выросла, выучилась на педагога-психолога
Вскоре мама умерла, и девушка очень горевала.
Но в одном из сновидений к ней явилась мама и спела ласковую песню со словами:
«Сказка жива,Была и будет.Детское сердце не забудет,А обо мне печалиться не надо…»С той поры девушка сочиняет сказки…
Мой милый читатель! Ты можешь верить в эту волшебную историю, а можешь подвергнуть сомнениям, но я поделилась с тобой самым сокровенным.
Первая моя книга посвящена родителям – Ирине Петровне и Виктору Егоровичу Пановым. Ту, которую вы сейчас держите в руках, я посвящаю своим сыновьям Даниилу и Денису.
Страна Молчания
Глава 1
С этим заданием, которое Борька получил от Мага Мысли, пришлось изрядно повозиться.
Время подходило к обеду, и он с тоской выглядывал в раскрытое окно, наблюдая, как довольные Алекс и Глэндэн вприпрыжку направлялись к Ангеликам. Выполненные задания принимались помощниками магов в Лучистом кабинете. А невыполненные вообще не принимались. Вдобавок, к ним давались дополнительные, и потруднее, чем предыдущие. Сегодняшнее задание нужно сдавать Заботушке и Уморе. Борька почесал в затылке: «Не успеет, как пить дать не успеет!»
На вид Ангелики все до одного – приветливые и сердечные. Борька даже предполагал разжалобить их и упросить вступиться за него перед Магами. Но здесь хитростью не взять – не дома. Безысходность положения действовала удручающе. Наглухо задёрнув шторы, тихонечко застонал.
Портьеры цвета пенки клубничного варенья, выбранные им сегодня, просвечивали и не давали сосредоточиться. Плюхнувшись на стул, он вновь взялся за карандаш, которого, кстати, становилось всё меньше и меньше. Как только карандаш исчезнет, Борька обязан предстать перед Магом Мысли.
Мальчуган передёрнул плечами: что-то эта картина его совсем не привлекала, надо брать подсказки. Он потянул за шнурок, появившийся прямо перед глазами, лишь о нём подумали, и, не мигая, упёрся глазами в стол. Уж сколько раз видел, как превращается столешница в экран, а всё равно завораживает.
Возникший на экране Лупоглазик, хитро подмигнув, спросил:
– Что, не справляешься?
Мальчишка, в ответ скривив рожицу, показал ему листок.
– Почему я обижен на родителей? – прочитал большеглазый человечек и присвистнул: – Ого, серьёзно проверяют! Чем хочешь воспользоваться?
На экране появились многочисленные соты, и только три из них были даны Борьке для помощи.
– Да ты чего, – возмутился он, – тут и выбирать нечего! Сам говоришь – всё серьёзно, а ресурсов не дали для решения задачи. Нечестно!
– Мое дело маленькое, – обиженно скривился Лупоглазик.
Борька
– А очки можно? Я бы очки взял!
Человечек хмыкнул:
– Не положено. Ишь, какой умный. Может, ещё Малахитовые попросишь?
Борька совсем приуныл: вообще ничего не подходит. Что же ему может помочь: крылья, акварель, скрипка? Он несильно постучал кулачком по лбу. «Думай, голова, думай! Я тебя что, просто так на плечах ношу, тяжесть такую?»
Лупоглазик, наблюдая за его самоистязаниями, зажал рот рукой, чтобы смех не вырвался наружу.
– Ох ты! – Борька перестал себя колотить и замер. Подсказка лежала на поверхности. «Тяжёлое, говоришь, задание, – пронеслась мысль, – так облегчи его!»
– Я выбираю крылья, – твёрдо произнёс мальчишка.
Лупоглазик прекратил смеяться, и экран потух. На его месте появились серебряные крылья. Борька схватил тающий прямо на глазах карандаш и обвёл их по контуру. И тут же почувствовал за спиной два невесомых блестящих крыла. Он взобрался на стул, отдёрнул штору, широко взмахнул и вылетел в окно. Крылья уносили его всё выше и выше в небо. В лицо дул тёплый карамельный ветер.
Борька открыл рот и губами схватывал сладкие порывы. Ветер стих, и на нос упали первые капли дождя, он высунул язык, чтобы слизать с кончика носа дождевую каплю, и, проглотив, широко улыбнулся. Зефирный дождь пришёлся по вкусу и оказался прекрасным дополнением к карамельному ветру.
Подошло время погрузиться в чувство обиды. Мальчик закрыл глаза, возник образ папы и мамы, их ссоры, мамино страдальческое лицо и жалобное повизгивание Коржика, прячущегося в шкафу-купе. Пёс не переносил повышенных тонов и сразу бежал в укромное местечко. Когда Борька был маленький, он прятался там вместе с Коржиком. Сейчас ему одиннадцать, и в шкафу от проблем не скроешься.
Борька давно перестал встревать в ссоры родителей. Правда, сначала пытался разобраться, в чём их суть. И кто же здесь прав, а кто виноват? Но, послушав сначала маму, а потом папу, запутывался ещё сильнее. Спасали в таких случаях наушники. Звуки из гостиной теперь не долетали до него.
В один из таких ненавистных дней папа, как всегда, без разрешения, вошёл к нему в комнату и, сняв с него наушники, язвительно спросил:
– Вот скажи мне, сынок, что, я не прав, когда говорю, что мама о нас думать забыла? Другие семьи как семьи! Жена – дома. А мамка твоя всё по танцулькам бегает. Не напляшется она. Ты вот спроси, спроси её! – настаивал отец, поминутно оглядываясь за спину и убеждаясь, что мама слышит его. – Нужна ей семья или нет?
Борька тяжко вздохнул и посмотрел на отца. Его обвинения повторялись из раза в раз. Ничего нового. Мама присела на тахту и беззвучно плакала. Папа продолжал наседать:
– А йога твоя мне уже поперёк горла стала! Все мужья с жёнами вместе. Вместе в гости, вместе в лес, а ты – на фестивали медитировать! С кем медитируешь, с мужиками, поди?
Мама внезапно соскочила с тахты, и, замахнувшись на отца кухонным полотенцем, истошно закричала:
– Не смей говорить обо мне гадости! Я всё это время жила только для вас… А когда я о себе подумаю?