СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1951–1980 годы)
Шрифт:
Тогда, извините, не так важно, советская ли тут власть, и какого покроя, или хрущёвская имитация, перестройка ли с расхватом суверенитетов или предпринимательство с расхватом собственности, – не это решает! Государственный строй может меняться и выворачиваться, а бытие в глубине определять будет всё то же – вековое, русское, в данном варианте – северно-якутское. И определять это бытие будет Ксения, сохраняющая упрямую независимость при любых правителях, на которых ей… наплевать.
Но учитывать ситуацию постарается? Книги читать будет? Ещё как! Подражать литературным
Объять такую независимость можно разве что стихами. К ним-то и обращается героиня, стараясь объять необъятное: душу народа.
С политзеками ели мы хлеба краюшку,А родители пели с матерками частушку.Окуджава запретный из общаг нам звучал,Был у нас, норильчан, тыщевольтный накал.И краюха хлеба, которой ты поделишься с зеком (или зек с тобой), и матерки (без которых частушка не споётся) – это и есть потаённые ценности, которые русская душа хранит, чтобы выдержать бесконечную смену хороших и плохих правителей.
А Окуджава откуда?! Да оттуда же: из природной музыки, которую чует в своём характере героиня Светланы Ермолаевой.
Впрочем, Окуджава – не единственный светоч в этой чёрной мути. Обретя статус признанного стихотворца, Светлана Ермолаева высоко ценит и этот статус, и своих признанных коллег. Единственным исключением является Евтушенко, неприязнь к которому переходит в странную враждебность. К другим мэтрам жанра отношение почтительное. И к жанру как таковому.
Как-то сослуживец, увидя, что Ксения записывает в дневник стихи, поинтересовался. Она дала прочесть. Он прочёл три стиха и посмотрел на неё круглыми глазами:
– Да ты поэтесса!
Она поправила:
– Поэт!
Существенное уточнение – для тех, кто чувствует таинства русской речи.
Поэт – в текстах Светланы Ермолаевой – не просто дополняет её как прозаика. Поэт остро чувствует то, на что прозаик ссылается при смутной тревоге. В стихах поэта эта тревога переходит в постоянное, необъяснимое, неизбывное ожидание беды. И возникает готовность к боли, которую надо перенести как неизбежную.
Эта боль – не расплата ли за обретённую с таким трудом независимость?
Поэтом, который помогает обрести голос, становится Владимир Высоцкий – самый славный из неофициальных поэтов своего времени. В нём находит Светлана «что-то близкое и родственное её бунтарской натуре».
Что это? Свобода? Нет. У Высоцкого это полная Несвобода! «Зависимость от ничтожеств», какую она должна была преодолеть.
И преодолела.
А когда преодолела и вошла в число публикуемых литераторов, – почувствовала, что в уходящей советской диктатуре имела всё, о чем могла мечтать. Кроме одного: кроме свободы слова. Цензура душила!
Теперь цензуры нет. Пиши, что хочешь.
Мы дети застоя, бредовых идей,Мы внуки всех рангов воров и вождей.А править такими – проворен любой,Подняв серп и молот,Как кнут над толпой.Серп и молот теперь – кнут над толпой? Удивительное сочетание реальности и тумана, из которого эта реальность жалит.
Что там первично: ложь правды или правда лжи?
А это уже зависит не только от реальности, проступающей сквозь туман. Ибо туман – тоже реальность. Поэтическая.
Пока душа билась за независимость (от толпы и от правителей), главным словом была – свобода.
Теперь, когда свобода завоевана, какое слово становится главным?
Не угадаете. Скука!
«У нас опять гуляют, а я убежала и пишу. Ах, какая скука!»
И опять: «Скука давит камнем!»
И опять: «Скучища-то, господи…»
Пока свобода – недостижимая цель, она наполняется идеальным весом, становится смыслом существования.
Но вот свобода достигнута, и встает вопрос: что с ней делать?
Пока ты сопротивляешься диктатуре, это твой ад, отуманенный общепринятым раем. Когда наконец, входишь в общественный порядок, он даже под адскими знаменами хочет показаться раем…
Главное – понять, на что согласится народ.
Присутствует ли народ в сознании лирической героини Светланы Ермолаевой?
Да вот же:
«Уборщицы, сантехники, буфетчицы, милиционеры…»
Есть ли тут работники, которые мышцами и навыками обеспечивают то, что тут раздают? А без милиционеров такая раздача состоится? Это народ или обслуживающий персонал, который существует помимо народа?
Вот тут-то без поэзии опять не обойтись.
Лезут в душу мне люди разные —Ковыряются, ищут суть.Лезут гнусные, лезут грязные…Ведь запачкает кто-нибудь!Люди – разные. А если и они ищут суть? И не отнесёшь их ни к слугам режима, ни к борцам против режима… Эти одиночки-страдальцы – чего достойны? Сострадания? Порицания? Куда их деть в итоговой картине эпохи? Какое место им уготовано в финальном раскладе ролей?
Утекают мозги, плесневеют таланты,А ведь с ними держава великой была!Остаются ущербные духом мутантыНет им дел до того, что страна умерла.Страна – умерла?! Да скорее героиня умрёт, сорвавшись со своего этажа в новой квартире! И несчастный случай будет подозрительно похож на самоубийство.
И уж что несомненно, неопровержимо и неотвратимо: в грядущем бед будет не меньше, чем было в прошлом.
Отсюда – ощущение боли, грозящего испытания, фатального страдания, подстерегающего страну даже в её «райские» (мирные, невоенные) времена.
И лейтмотивом – страх, присущий всем живущим «в этом мире чёрно-белом».
И готовность к беде, которую придется вытерпеть.