Страницы из летной книжки
Шрифт:
Мусин спокойно вел машину на посадку. Докладывать отправилась я. Бершанская холодно выслушала и потребовала повторить приказ. Я повторила.
— Почему пошли бреющим?
— Надо было лучше рассмотреть, куда переместились немцы.
— Один посмотрел... — Она указала на раненого штурмана, который в ожидании санитарного самолета все еще лежал на носилках.
Мне нечего было сказать.
И опять мы полетели с Мусиным.
— Пойдем так же? Бреющим? — спросил он, будто не замечая моего расстроенного лица. — Не боишься?
— Как надо, так и пойдем.
Все началось сначала. Самолет вздрагивал, трещал, дрожал. На земле и в воздухе бушевал бой.
Мы вырвались
Мотор смолк. Спустившись на неправдоподобно спокойную землю, мы впервые посмотрели внимательно друг на друга. Каждый из нас нес в себе чувство общности и родства. Так роднит только хорошо сделанная работа, где за усилиями каждого — судьба всех. Так роднит общая опасность, разметая непонимание, отчужденность, неумение ценить лучшее в себе самом и друг в друге. Такова счастливая зависимость людей.
— Как самочувствие? — Мусин улыбнулся мне.
— Нормально.
— В экипаж ко мне пойдешь?
— А ты? К нам в полк?
— У вас командир больно грозная. За что она тебя отчитала?
— А... так просто. Идем обедать.
— Спасибо. Полечу домой. Потом к Сашке в госпиталь.
Я протянула ему руку!
— До победы?
— Доживем! Пока... — И улетел. Навсегда.
Склад взорван
«26 июля 1944 года — 2 полета — 4 часа. Переправа у п. Фасты. Сильный пожар, взрывы. Подтверждают Смирнова, Пасько и наземники. Подорван склад с горючим».
Мы сидим на чехлах командирской машины с развернутыми полетными картами, уточняя линию боевого соприкосновения. Штурман эскадрильи Пасько быстро и четко ориентирует летчиков и штурманов:
— Исключительно пункт... Включительно пункт... Соедините их красным карандашом — пошли дальше...
Она зорко следит за всеми и видит того, кто почему-то замешкался, не может найти тот или иной из пунктов. Помогает заботливо и, глядя на свою полетную карту, диктует пункты маршрута, контрольные ориентиры, расчетные данные по шаропилотному ветру. Строго напоминает:
— Поправку внесете в воздухе, исходя из направления и скорости ветра. Чтобы достичь внезапности выхода на цель — бомбометание с ходу. Высота сбрасывания бомб — восемьсот метров.
Подошел синоптик, рослый блондин, лейтенант в портупее:
— «Мессер» вряд ли в эту ночь полетит. Облачность...
— А мы?
— А вы полетите! — уверенно ответил лейтенант.
Я иду на задание с Зоей Парфеновой, заместителем командира эскадрильи. Теперь она моя летчица. Я еще не привыкла к ней. Она старше и относится ко мне снисходительно. Это задевает. Зоя немногословна, и я не набиваюсь к ней со всякими разговорами, не касающимися данного полета. Говорю только то, что положено. Мы подошли к ее «двойке».
— Ну как, штурман? Разобьем?
— Я постараюсь, но сама понимаешь, я не бог, законы рассеивания не в моей власти.
— Сама не рассеивайся, тогда и законы тебе подчинятся.
Я пожала плечами, не ответив.
Взлетаем и тут же берем курс на запад. Ночь темная-темная, хоть глаз коли. Вокруг тихо, если не считать стрекотания мотора. Слышу в наушниках, как Зоя что-то мурлычет себе под нос, и это мне нравится. Значит, она спокойна, а я волнуюсь. Нам приказано отыскать переправу. Мы — осветители. Это слово хоть и мирное, напоминающее о театре, в авиации означает нечто иное. Самолет-осветитель вылетает первым, находит цель и, убедившись, что это именно нужная цель, сбрасывает САБы. Эти долгого горения бомбы медленно опускаются на парашютах и ослепляют расчеты зенитной артиллерии, лишая возможности вести прицельный огонь. Вслед за экипажем-осветителем появляются другие экипажи и бомбят найденную цель. Самолеты идут с интервалом в 2—3 минуты до самого утра и парализуют противника.
Первый вылет — наиболее сложный и опасный. Потом, когда подходы к цели нащупаны, а оборона врага вскрыта и выявлена, риска уже значительно меньше. Поэтому всякий раз, когда ставилась новая задача, на цель посылали разведчика или самолет-осветитель. В каждой эскадрилье было выделено из наиболее опытных по два экипажа-разведчика.
Я уже считаюсь опытным штурманом. Все чаще и чаще посылают меня на разведку, и тем не менее я волнуюсь. Вдруг не найду! Не оправдаю доверия. Лихорадочно работает мысль: что делать? Как отыскать переправу?
Мы идем с Зоей на небольшой высоте. Внизу ни одного огонька. Кажется, что все вокруг спит. И немцы спят. Под крылом медленно проплывает едва различимое полотно железной дороги. Мелькают искорки, наверное, из труб паровоза. Впереди просматривается огромными темными прямоугольниками Белосток. Всматриваюсь в реку Супрасль. Где она, переправа? Тут нужны терпение и зоркость. Все равно хоть на миг, да мелькнет огонек фары. Решили набрать высоту и, планируя, «прогуляться» вдоль реки. Бесшумно пройтись, притупить бдительность врага. И вдруг... Ура! Мигнула фара какой-то автомашины. Перегибаюсь через борт кабины, всматриваюсь. Вот она, переправа, — точно струна между берегами. Бросаю сначала один САБ. Потом второй... И, удостоверившись, что это именно переправа, швыряю одну за другой еще четыре светящиеся бомбы. Висят, словно люстры. В конус света попадает и берег, и переправа на берегу, как муравейник — машины, орудия, люди. На переправе — танки. Видно, как они убыстряют движение, спешат проскочить опасное место. С высокого берега поднялись два ярких луча, прожектористы щупают небо, ищут. Зенитные пулеметы бьют в «фонарики», спеша расстрелять САБы.
— Зоя! Доверни влево. Левее... еще...
С этой минуты штурман превращается в хозяина самолета.
— Боевой курс сто сорок пять.
Летчица ведет машину как по ниточке. Теперь уже три белых столба ударяют в небо, мечутся, сталкиваются, разбегаясь в стороны. Вот-вот заденут самолет, и тогда на него прицельно обрушится железный смерч. Но летчица словно закаменела. Она держит курс 145. И будет держать, пока я не сброшу бомбы.
— Еще чуть левее.
И Парфенова доворачивает машину прямо на огненный столб, вставший перед носом самолета. Вот-вот схватит. Вот-вот выпустят в тебя снаряд и разнесут в щепки, в пыль. Хочется отвернуть. Встряхнуться хочется, ужас как! Но не то чтобы встряхнуться, чихнуть нельзя: вся штурманская работа пойдет насмарку. Кто-то размахивает лучами, как палками. Они налетают друг на друга и с треском отскакивают в стороны. Это справа рвутся снаряды. Я бросаю одну за другой две зажигательные бомбы, одну фугасную, за ними — светящуюся. Будто в лобовую атаку тянется еще прожектор. Начали бить «эрликоны».
— Зоя! С разворотом вправо, к воде! Пикируй!
Летчица пикирует, ускользает от ударов несущихся навстречу снарядов. Я смотрю назад и вижу взрывы своих бомб и разгорающийся пожар. Одна попала в переправу. Мы идем вдоль реки на небольшой высоте. Снаряды рвутся над нами. Я радуюсь: цель найдена, освещена САБами. На самом мосту полыхает пожар.
— Эх, хороша иллюминация! — говорит Зоя, и я слышу теплые, мягкие нотки, Радуюсь похвале.
Проходим у населенного пункта Фасты. Мелькнул огонек. Еще. Снова короткая вспышка. Что это? На фары не похоже. Снова мелькает слабый огонек.