Странница

Крич Шарон

— Смотрите! Смотрите на нее! Видели, как высоко она выпрыгнула из воды? — воскликнула Софи, а потом спустилась в каюту. Когда через несколько минут я спустился следом, Софи жонглировала пакетиками с кренделями. Она держится очень стойко.

— Покажи мне, как жонглировать четырьмя предметами, — тут же попросила она. — И еще научи, как можно «ненарочно» стукнуть кое-кого по башке и выбросить за борт.

Я догадался, что она говорит о Мистере Всезнайке, Браво-Ромео, Брайане.

Вечером

она снова рассказала историю о Бомпи. Вот что мы услышали.

Когда Бомпи жил в деревне, неподалеку от его дома на реке была глубокая яма, где все купались. Река, изгибаясь, вымыла омут. С одной стороны омута высилась скала, там же торчали стволы деревьев, на них можно было взобраться, чтобы — плюх! — нырнуть в воду с высоты. Место было опасное, потому что в воде тоже скрывались камни и древесные стволы, часто незаметные сверху. Нырять было страшно, поэтому Бомпи строго-настрого запретили купаться в омуте.

Но однажды жарким-жарким днем Бомпи очень-очень сильно захотелось искупаться. Его так и тянуло прыгнуть в прохладную воду и плавать, пока кожа не покроется мурашками. И вот он пришел к омуту, забрался на один из камней и стал смотреть на прохладную воду, что манила снизу. О, как же было жарко! Жарко-жарко. А снизу от воды тянуло прохладой. И Бомпи нырнул.

Прикосновение холодной воды было так приятно, он опускался все ниже, ниже… как вдруг — бум! Он ударился головой обо что-то твердое — может, о камень? Или о дерево? И снова — бум! Он опять ударился о твердое. Бомпи уже погрузился довольно глубоко в холодную-холодную воду и — бум! Его голова уперлась в преграду.

Он принялся вертеться, переворачиваться и выкручиваться и ничего уже не видел в бурлящей ледяной воде. Наконец он кое-как вынырнул на поверхность, вскарабкался на берег и без сил распластался на земле, прислушиваясь к тому, как медленно утихает боль в сердце. Потом он побрел домой.

— И получил подзатыльник! — вскричал Брайан. — Правильно? Спорим, отец задал ему взбучку!

— Верно, — кивнула Софи. — А потом…

— Постой! — перебил Брайан. — Не подсказывай. Яблочный пирог, верно? Его мама дала ему кусок яблочного пирога.

— Нет, — хитро прищурилась Софи.

— Как? — Брайан был обескуражен. — Не дала яблочного пирога? Но разве она не захотела накормить его пирогом за то, что он остался жив? Не дала пирога?

— Нет, в тот раз пирог был черничный. Просто яблоки кончились.

Когда Софи закончила рассказ, Брайан подумал вслух:

— И почему, черт возьми, Бомпи вечно лезет в воду?

— Как? Что ты имеешь в виду? — насторожилась Софи.

— Если в воде с ним постоянно случаются несчастья, зачем он всегда суется в воду? Казалось бы, должен держаться как можно дальше от воды.

Софи сидела, плотно сжав

губы, и внезапно показалась мне такой беззащитной, что я не выдержал:

— Может, именно поэтому Бомпи и стремится к воде…

Софи смотрела на меня полными слез глазами.

— Возможно, он и боится воды, но продолжает встречаться с ней, потому что должен… Он должен доказать…

— Что доказать? — поторопил меня Брайан.

— Не знаю. Но если ты думаешь, если борешься с тем, что тебя больше всего пугает, тогда, наверное, ты избавляешься от страха. Тебе не кажется?

— Ну, это глупо, — пожал плечами Брайан. — Если чего-то боишься, значит, на то есть причины, и лучше держаться от этого подальше. Я так думаю.

Софи не отвечала. Она отошла к леерному ограждению борта и стояла там, как обычно, глядя в морскую даль.

33. Жизнь

Утром я проснулась с неожиданной мыслью: я ненавижу море, и море ненавидит меня. Странная мысль. У меня вовсе нет ненависти к морю.

Дядя Стю возился на камбузе, когда я вошла, чтобы поесть. Мы с ним редко видимся. Когда он спит, я на вахте, а когда он на вахте, сплю я. Поэтому у нас прекрасные отношения.

Мне было страшновато остаться на камбузе вдвоем с ним. Не знаю, о чем с ним говорить. Поэтому я решилась спросить его о Розали.

— Вы когда-нибудь видели Розали? Ту Розали, о которой нам рассказывал дядя Док?

— Конечно, — кивнул Стю.

— Дядя Док сильно ее любил, правда?

— Мягко сказано.

Дядя Стю погрузился в свои списки, одно вычеркивая из них, другое добавляя.

— Значит, когда Розали вышла замуж за другого, он не мог не горевать, правда? Она разбила его сердце, да?

— Что-то в этом духе, — промычал дядя Стю.

— И как он поступил? Пытался забыть ее? Дядя Стю выпучил на меня глаза:

— Забыл о Розали? Ты шутишь? А зачем, ты думаешь, мы делали все эти остановки — и на острове Блок, и на Мартас-Винъярде, и на Грэнд-Мэнане?

— Зачем? Разве мы не навещали друзей дяди Дока? Разве не занимались ремонтом «Странницы»?

— Да, конечно. — Дядя Стю аккуратно сложил свои бумаги. — Послушай, я расскажу тебе кое-что, только не говори дяде Доку. Он очень чувствителен во всем, что касается Розали.

— Не скажу, — кивнула я.

— Дядя Док впервые встретил Розали не на острове Блок.

— Вот как?

— А помнишь Джои в Мартас-Винъярде? Так вот, Джои — брат Розали.

— Ее брат? Правда?

— От Джои Док и узнал, что, когда муж Розали умер…

— Так ее муж умер? Она больше не замужем? Становилось все интереснее.