Странник по прозвищу Скиф

Ахманов Михаил Сергеевич

— Сущий шинкас! Тамма тебя не признает.

— Признает! И в одежде признает, и без нее. — Подумав о златовласой Тамме из Башни Стерегущих Рубежи, Джамаль мечтательно возвел глаза вверх. Эта девушка так напоминала одну юную телгани… Но лучше не думать о ней; это было давно, так безумно давно! В иной жизни, на другом краю Вселенной…

Скиф упаковал рюкзак, поднялся на ноги, стянул талию широким поясом с мечами, сунул лучемет в кобуру и пронзительно свистнул, подзывая Сайри. Юный синдорец поил лошадей в крохотном озерце у подножия ближнего холма. Место это было тем самым, где путников несколько дней назад захватили шинкасы, на западе простиралась покрытая короткой изумрудной травой холмистая равнина, на

востоке желтели заросли амм-хамматского бамбука, шуршавшего под теплым ветром. Чтобы добраться сюда, трем бывшим невольникам понадобилась всего пара конных переходов и одна ночевка. Скиф, памятуя о своем задании, непременно желал вернуть брошенное шинкасами добро, в первую очередь — лазер с запасными батареями, и Джамаль в том ему не препятствовал. Теперь, когда он очутился в Амм Хаммате, миновав Землю, будто транзитную станцию пересадки, время не имело большого значения, он взял след и мог идти по нему месяцы или годы — столько, сколько понадобится.

Сайри подогнал лошадей — трех верховых и трех сменных. Прочий табун они бросили у каменной гряды, на месте позавчерашнего побоища; расседлали скакунов и пустили их в степь. Своих погибших соплеменников Сайри сжег на костре, бормоча молитвы Великим Безмолвным, Небесному Вихрю и прочим местным божествам; поминая пирга, Владыку Ярости, он то и дело оглядывался на Скифа и творил куум, священный знак, — тянул к нему руку с тремя растопыренными пальцами. Глаза его горели благоговением и опасливым восторгом.

Трупы шинкасов, валявшиеся у костра, были оставлены на поживу огромным полосатым гиенам, пронырливым хиссапам и голошеим крючконосым стервятникам, напоминавшим земных кондоров. Но Тха, предводителя банды, ожидала иная участь, более страшная, чем смерть в битве или в пасти хищника. Скиф, прикрывая рот клочком Джамалевой пижамы и обвязавшись веревкой, оттащил его к плоским металлическим плитам, сверкавшим метрах в пятидесяти от лесной опушки. Джамаль, тоже с тряпицей наготове, страховал; они не знали, сколь быстро подействует запах, и не хотели рисковать. Но оказалось, что у камней можно продержаться минут семь или восемь — ровно столько, сколько требуется, чтобы прикрутить пленника к массивным кольцам в углах жертвенного алтаря.

Там Гиена и остался — охрипший от воплей, дрожащий, с искаженным от ужаса лицом. Крики его раздавались примерно полчаса, затем стали затихать, сменившись невнятным бормотанием; наконец все смолкло — лишь древесные кроны шелестели на ветру да потрескивал, стреляя искрами, погребальный костер. Скиф сплюнул, пожелал Тха самых дурных снов и велел седлать коней.

Теперь, поглядывая на компаньона, деловито вьючившего лошадь, Джамаль размышлял о противоречивости его нрава, временами восторженно-романтического, временами упрямого и жесткого, если не сказать жестокого. Последнее, несомненно, являлось армейским отпечатком, клеймом насилия, что в том или ином виде нес каждый из землян — ибо хоть мир их был щедрым и прекрасным, сами они, по телгским понятиям, находились где-то посередине между варварством и первыми проблесками истинной культуры. Все они были эгоистичны, упрямы, не склонны к разумному сотрудничеству; все они больше полагались на силу, на мощь оружия, на магию приказа начальника или вождя, чем на собственный здравый смысл. Это преклонение перед силой делало их опасными и непредсказуемыми, но в то же время странным образом объединяло — не на основе взаимоуважения и взаимопонимания, но подобно тому, как чувство стаи объединяет волков. И с недоверчивостью пуганых волков они предпочитали загрызть любого, чей запах и вид внушали им хоть малейшие подозрения.

«Неприятное, но полезное качество, — думал Ри Варрат, звездный странник, — полезное в данном конкретном случае. Быть может, Бесформенные наконец-то столкнулись с расой, которая зальется кровью,

но даст им отпор — такой, что ужаснул бы цивилизованных телгани…» Ри Варрат не отвергал вероятности подобного исхода; хоть новая его родина была миром варваров, но варваров изобретательных и весьма талантливых. Среди них встречались уникальные личности — например, те мудрецы, что додумались создать Систему, или несгибаемые типы вроде Сарагосы, наконец, такие искусники, как Доктор. На Телге — увы! — не имелось ничего подобного. Не потому ли, что Телг был слишком цивилизован и предпочитал наблюдать, а не действовать, защищаться, а не нападать?

— Ну, ты готов?

Ри Варрат очнулся, услышав голос компаньона. Собственно, уже не Ри Варрат, звездный странник, а человек, откликавшийся на имя Джамаль.

Он поднял меч в тяжелых ножнах, опоясался, застегнул кованную из бронзы пряжку и вскочил в седло. Вороной жеребец, наследие Клыка, свирепый, как бывший его хозяин, протяжно заржал, потянулся, оскалив зубы, к крупу Скифова Талега с явным намерением куснуть. Джамаль огрел его плетью, всадил пятки под ребра. Сайри, которому достался конь Гиены, натянул ремень — к нему были привязаны уздечки трех заводных лошадей, навьюченных припасами. Маленький отряд тронулся в путь.

Минут десять они в молчании ехали вдоль зарослей, бесконечно тянувшихся с севера на юг, вспугивая робких длинноухих кафалов и маленьких антилоп с саблевидными рожками и длинными задними ногами. Кафалы исчезали в норах, а антилопы, называемые хиршами, бросались врассыпную, высоко подпрыгивая, словно стайка странных рогатых кенгуру.

Скиф покрутил головой, взглянул, прищурившись, на солнце и произнес:

— До заката еще часа три. То ли мы объедем этот поганый бамбук, то ли нет…

Беспокоится парень, промелькнуло в голове у Джамаля. С чего бы? Вроде и лазер при нем, и меч, и лук со стрелами… Но тут он вспомнил, как их накрыли сетью и повязали шесть дней назад, и тоже принялся тревожно оглядываться. Однако степь, если не считать мелких и безобидных тварей, была пустынной.

— Не хочется мне больше ночевать у высокой травы, — буркнул Скиф. — Выберем место на холме, с холма далеко видно… Разложим костер за камнями, поспим в покое и тишине, а Сайри посторожит. Верно, парень?

— Как скажешь, господин. — Сайри покорно склонил черноволосую голову.

— Только холмик надо нам подыскать по ту сторону зарослей, на юго-востоке, — продолжал размышлять Скиф. — Такое бы место найти, чтоб никто нежданным-негаданным не подобрался… Что скажешь, компаньон?

— Хочешь пересечь засветло высокую траву? — Джамаль кивнул в сторону зарослей.

— Не помешало бы. Но кто знает, успеем ли? Вроде бы помню, что бамбук здесь растет полосой, длинной, но узкой… — Он пожал плечами и добавил: — В тот раз, когда нас вела Сийя, я как-то не глядел по сторонам.

«На траву не глядел, это точно, — подумал Джамаль. — Тогда ты, дорогой, глаз с девушки не спускал да таял от восторга, как масло на сковороде…» Усмехнувшись, он пощипал отрастающую бородку и повернулся к Сайри.

— Скажи-ка, генацвале, эта желтая травка далеко ль тянется? Сможем до заката выехать на другую сторону?

— То ведают одни Безмолвные, друг господина. — Юный синдорец сокрушенно развел руками. — А я здесь словно кафал в ловчей сети — все кругом вижу, а как выбраться, не знаю. Мои родные места далеко, там. — Он махнул на восток. — Много дней надо идти…

— Сколько? — быстро спросил Скиф.

Сайри призадумался, что-то пересчитывая на пальцах — то ли дни, то ли ночевки, то ли удары плетью, полученные за время долгого пути. Наконец он нерешительно произнес:

— Два десятка дней и еще семь, Владыка Ярости… или восемь… или девять… Прости, господин мой, но когда нас гнали к Проклятому Берегу, нам не хотелось считать ни восходов, ни закатов.