Странник
Шрифт:
— Представляешь, затмение все еще продолжается, — шепнула она.
Пол кивнул, а Марго продолжила:
— А что, если бы сейчас звезды вокруг Луны начали исполнять какой-нибудь феерический танец?
— Вон там, за четвертой лампой, похоже, светится белый огонек, — сказал он. — Вижу человеческие фигуры и какое-то низкое сооружение.
Они ускорили шаги. Низкое здание скорее всего было частным пляжным домиком или каким-то центром отдыха. Сейчас его окна были заколочены досками. Приближаясь к нему, они уже могли рассмотреть открытую террасу, которая раньше вполне могла служить площадкой для танцев. На ней рядами стояли раскладные кресла,
Один из сидящих за столом был бородат, второй — лысый и в очках, а третий — в черном фраке с белой бабочкой и с зеленой чалмой на голове.
Бородач говорил, но Марго И Пол были еще слишком далеко, чтобы что-то расслышать.
Марго сжала руку Пола.
— Тот в чалме — женщина, — громко шепнула она.
Маленькая фигурка у лампы поднялась с песка и направилась к ним. Вспыхнул фонарик, и в его свете они увидели девочку с худощавым лицом и светло-рыжими косичками. Ей было лет десять, не больше. В одной руке девочка держала пачку бумаги и фонарик, а указательный палец другой приложила к губам, призывая соблюдать тишину. Она подошла совсем близко к ним, протянула руку с листками бумаги и прошептала:
— Вы должны вести себя тихо. Уже началось. Возьмите программу.
При виде Мяу глаза ее заблестели.
— О, у вас кошка! Надеюсь, что Рагнарок не будет возражать.
Марго и Пол взяли по листку бумаги, после чего девочка провела их на террасу и жестом указала, что они должны сесть в первом ряду. Пол и Марго с улыбкой кивнули и сели в последнем. Девочка пожала плечами и отошла в темноту.
Марго почувствовала, что Мяу напряглась. Кошка всматривалась во что-то, занимавшее два боковых кресла в первом ряду.
Это и был Рагнарок — большая немецкая овчарка.
Первое напряжение прошло. Мяу несколько успокоилась, но по-прежнему, прижав уши, неотрывно смотрела на собаку.
Девочка вернулась и стала позади них.
— Меня зовут Анна, — тихо сказала она. — Та, в чалме, — моя мама. Мы из Нью-Йорка.
И она снова вернулась на свой пост у зеленой лампы.
Генерал Спайк Стивенс и трое его подчиненных сидели в темном помещении резервного штаба Американских Космических Сил. Вся четверка смотрела на два телевизионных экрана, установленных рядом. На обоих экранах был виден один и тот же район затуманенной Луны с изображением кратера Платона. Изображение на правом экране передавалось беспилотным спутником наблюдения и связи, находящимся на высоте тридцати шести тысяч метров над островом Рождества, в двадцати градусах к югу от Гавайских островов, а изображение на левый экран пересылал такой же спутник, подвешенный над экваториальной частью Атлантики, неподалеку от побережья Бразилии, где как раз находился трансатлантический лайнер «Принц Чарльз».
Четверо наблюдателей с большим вниманием рассматривали одновременно два изображения, которые исходили из двух точек в космосе, отдаленных друг от друга на сорок восемь тысяч километров. Наблюдатели воспринимали их как одно целое, что давало эффект трехмерности.
— Конструкторы нового электронного усилителя оказались на высоте, — заявил генерал. — Спутник над островом сейчас передает без помех, и у нас, наконец, есть четкое
Украдкой наблюдая за генералом, полковник Мэйбл Уоллингфорд сплела длинные сильные пальцы. Однажды кто-то сказал, что у нее руки душительницы, и всякий раз, глядя на генерала, она об этом вспоминала. Сейчас ей доставляло несомненное удовлетворение, что Спайк, который всегда говорит и ведет себя так свободно и уверенно, словно он Один, осматривающий Девять Миров с башни Хлитскалф в Асгарде, знает о своем местопребывании в сущности столько же, сколько и она. С уверенностью можно было сказать одно: они находятся где-то в неполных ста километрах от Белого Дома и минимум в пятидесяти метрах под Землей. Сюда их привезли с завязанными глазами; не развязывая глаз, опустили на лифте, так что они даже не видели тех, кого сменили.
Араб Джонс, Большой Бенджи и Пепе Мартинес курили четвертую самокрутку с марихуаной, передавая ее друг другу из рук в руки и долго не выпуская из легких крепкий сладковатый дым. Они сидели на подушках, разбросанных на ковре, перед небольшой палаткой, разбитой на крыше дома в Гарлеме, неподалеку от Ленокса и Сто Двадцать Пятой Авеню. Вход в палатку заслоняли шнуры из деревянных бус. Все трое обменялись доброжелательными взглядами братьев-наркоманов и, словно сговорившись, подняли глаза к небу, уставившись на потемневшую Луну.
— Э, да они наверняка там тоже покуривают! — сказал Большой. — Видите этот коричневый дымок? Эти космонавты скоро будут ходить на бровях!
— Мы, наверное, тоже. Араб, тебя затмило, а? — залился счастливым смехом Пепе.
— Тяни косяк и сиди тихо, да? — попытался обидеться Араб.
5
Пол Хэгбольт и Марго Гельхорн прислушались к тому, что говорил мужчина с бородой.
— Надежды, страхи и волнения человека всегда связаны с тем, что он видит на небе, будь то самолет, планета, космический корабль или летающая тарелка из другого мира. Иными словами, все это — символы!
Бородач говорил спокойно, но голос его был по-юношески страстен. Профессор — крупный лысый мужчина, укрывшийся за толстыми стеклами очков, и Чалма слушали молча. (Марго от нечего делать выдумала прозвища для троицы, дискутирующей о летающих тарелках, и для нескольких человек из «общественности».)
Бородач продолжал:
— Священной памяти доктор Юнг в своем эссе тщательно проследил проблему, связанную с появлением на небе летающих тарелок в книге «Ein Moderner Mythus von Dingen die am Himmel gesehen werden», — заголовок он произнес с настоящим немецким горловым акцентом и сразу же перевел: — «Современный миф о небесных видениях».
— Кто этот Бородач? — спросила Марго у Пола.
Пол попытался проверить по программе; но было слишком темно, чтобы он смог что-нибудь разобрать.
— Доктора Юнга особенно заинтересовали летающие объекты в форме тарелок, — продолжал Бородач. — Эта форма ассоциируется с тем, что в буддизме называется мандалой. Мандала — это символ психической целостности человеческого разума в борьбе с сумасшествием. Так вот, эти тарелки обычно появляются в моменты сильнейшего напряжения и опасности. Таково нынешнее время: человек охвачен страхом перед атомной бомбой, перед потерей личности в нашем тоталитарном стаде, наконец, перед потерей контактов с наукой, которая ускользает от него и расщепляется на тысячи трудных, хотя и необходимых случайностей.