Странник
Шрифт:
За окнами послышались тихие голоса, негромко вякнула гармошка. Потом несмело постучали в окно. Вытянув шею, Иоанн увидел за окном две девичьи фигуры. Опять забарабанили в стекло - виновато и тихо. В избе крепко спали, никто не шевелился.
– Ну что?
– спросил за окном мужской голос.
– Спит? А ну, давай погромче...
Парень сильно загрохал в раму кулаком, потом прыснул, отскочил от окна. "Черти их принесли!" - с досадой подумал Иоанн.
В сенях затопали босые ноги, в избу нетвердо вошла Люба в одной
– Чего вам?
– сердито спросила она.
– Любушка, - просительно заговорил девичий голос.
– А мы думали, ты не спишь...
За углом засмеялись.
– Верно, думали... Дай ключ, в клубе потанцевать...
– Дай, Любушка, - подхватила весело и жалостливо другая - А то совсем засохли, лето, а ни кино, ничего не видим...
– Не дам!
– строго сказала Люба.
– Спать ступайте!
Странник не шевелился. Затаив дыхание, смотрел на ее фигуру, освещенную луной, на крепкие руки и плечи, на грудь.
– Ни кино не видим, ни самодеятельности никакой...
– продолжал уже обиженно второй голос.
– Любушка, мы на часок, - просительно ввернула первая.
– Время-то - рано!
– Какой рано! Светать скоро будет!
– Где светать, где светать!
– жарко отозвались за окном.
– Коля, Коля, скажи, какой час?
– Без двадцати одиннадцать, - сиповато сказал кто-то за углом и засмеялся.
– Не дам ключа!
– твердо сказала Люба.
– Председатель не велел. Сегодня на правлении вопрос ставили. До утра танцуете, а потом на работу не подымешь. Спать надо!
Люба закрыла окно, мелькая белыми икрами, ушла опять в сени. Девушки пошептались о чем-то, отошли.
– Не дала?
– врастяжку спросил кто-то за углом.
– Тут-то она ему и сказала: за мной, мальчик, не гонись...
Заиграла гармошка, и надтреснутый голос фальцетом вывел томительный куплет частушки. Потом голоса рассыпались, отдалились, стало очень тихо. Во дворе три раза прокричал петух. Странник сел на кровати, свернул папиросу, осторожно закурил в кулак, роняя искры на пол. Докурив и пригасив окурок в цветочном горшке, он подождал немного, встал, подошел неслышно к печке, потолкал Настасью, послушал: та тихонько посвистывала носом.
Тогда Иоанн решительно вышел в сени, крепко притворил за собой дверь и, чувствуя холод и дрожь в животе и ногах, вытянул руки, медленно двинулся к тому месту, где спала Люба.
Нащупав постель, он прилег с краю, сдернул тонкое одеяло, скользнул руками под сорочку и всосался в губы. Люба проснулась, вздрогнула, вывернула лицо из-под бороды, ударила странника в грудь и вскрикнула. Иоанн навалился на нее всем телом, зажал рот рукой и зашептал:
– Что ты, что ты, я это... Не бойся, я это...
– Пусти, бродяга! Богомолец чертов, пусти!
– невнятно сказала Люба и, вырвавшись, села, зажав рубашку в коленях.
– Погоди... Женюсь на тебе, не шуми ты, послушай, что говорю...
– зашептал он.
– Женюсь, хоть завтра... Бороду сбрею, в колхозе буду работать... В баню схожу, - добавил он, вспомнив, что давно не мылся в бане.
– Иди ко мне, приласкаю...
– Мама!
– крикнула Люба, соскакивая с постели и прижимаясь к стене. Отойдешь ты от меня, черт поганый?
– старалась она за грубостью скрыть свой ужас перед ним.
– Я тебя любить буду!
– тоскливо шептал странник, чувствуя уже, что ничего не выйдет.
– Я здоровый, молодой, сила во мне мужская кипит... Бороду хоть сейчас сбрею! Ты подумай, ребят-то нынче в колхозах совсем нет, пропадешь или за вдовца выйдешь, на детей... Иди сюда, ну! Хочешь, в землю поклонюсь?
– Мама!
– опять крикнула Люба.
– Да что же это!
В избе послышался шорох.
– Тише ты!
– шикнул на нее странник.
– Ухожу, ухожу, будь ты проклята, ведьма, сатана...
Он поднялся, нашарил дверь, покачиваясь вошел в светлую от луны избу.
– Ктой-то?
– окликнула его с печи хозяйка сонным голосом.
– А? Ктой-то?
Странник молча лег на кровать, трясся весь, скрипел зубами, на глазах у него выступили слезы от обиды и разочарования.
Хозяйка пошевелилась на печи и затихла - тихонько захрапела.
– Сука!
– шептал странник.
– Сука! Сволочь, распалила, а?
В сенях что-то стукнуло, покатилось, загремело; послышались шаги на потолке; потом опять заскрипело что-то и стихло.
– На избу полезла, стерва, - злобно шептал странник.
– И лестницу затащила... Ну и черт с тобой, будь ты, анафема, проклята!
Он опять закурил, на этот раз не скрываясь, матерясь шепотом. Время тянулось, лунный свет переместился, начало светать, а странник все никак не мог заснуть, ворочался на мягкой перине.
5
Разбудил его утром петух, - кричал заливисто под окном. Умываться он не стал, позевал, поскреб голову, долго сидел неподвижно, пытаясь вспомнить, что ему снилось, но так и не вспомнил. Солнце напекло, в избе было душно, пахло кислым, летали мухи, - все стало обычным, надоевшим, вчерашняя таинственность исчезла. Иоанн оделся, сел у окна, закурил и задумался.
Громко стукнув дверью, в избу вошла Настасья, хмуро и странно глянула на Иоанна, подошла к печке, взяла ухват, загремела заслонкой, наклоняясь, проворно и зло двигая острыми локтями. "Рассказала про меня девка-то... догадался Иоанн.
– Эх!.. Теперь не покормит. Видать, уходить надо".
Он встал, медленно, с нарочито-печальным, покаянным лицом надел пальто, взял котомку. Опершись на ухват, Настасья молча смотрела на него, в нитку сжав губы. У порога странник, вдруг повеселев, сдерживая улыбку, низко, как и в первый раз, поклонился.