Странник
Шрифт:
— Не знаю! — повысил голос Славик. — Чего пристали? Мы во сне разговаривали, ругались, разговор крутился вокруг Дверей, я не запомнил. А потом вдруг проснулся — в том же холодном доме. Ветер в печной трубе выл. Темно. Рысь никуда не пропала, взяла меня зубами за штанину и потянула к выходу… Очень не хотелось наружу, в метель, но пришлось.
— Тихо, тихо, без эмоций. Сосредоточься. Ты еще с кем-нибудь там встречался? Разговаривал?
— Нет. Богов или духов не видел, людей тоже. Пустота и лёд.
— А потом?
— Потом мы с кошкой пришли
— Скажи что-нибудь по фински!
— Эйя… Нет, не могу! Забыл!
— Ну, дела, — Ваня только руками развел. — В этом лабиринте сознательного-бессознательного никакой психиатр не разберется, будь он сто раз доцентом-лауреатом-академиком. Признаю: меня сейчас коробит. Славик, извини за насмешки — надо было сразу рассказать. Отлично понимаю, у тебя крышеснос куда более тяжелый, чем у нас с Алёной Дмитриевной. Давайте поразмыслим, в чем символика этого… сна?
— Видения, — уточнила филологесса. — Данный термин более подходящ. Лоухи ввела Славика в состояние близкое к экстатическому, когда стираются рубежи между видимым и невидимым — отсюда и его воспоминания о возвращении на капище: он перешел из одного Универсума в другой так же просто, как мы входим из коридора в комнату. Материальное тело оставалось в реальном мире, а душа странствовала…
— Где конкретно странствовала, хотелось бы знать? — отозвался Иван. — Отставить метафизику! Итак, два основных чувства — страх и холод, верно?
— Верно, — подтвердил Славик. — А их сочетание меня едва до безумия не довело. Даже на болотах возле репинской Двери я так не пугался. Причем я не сознавал, что это сон — был уверен в полнейшей реальности увиденного!
— Холод, — Алёна постучала пальцем по столу. — Страх вторичен, на первом месте должен стоять мороз. Символика очевидна — основная страшилка наших предков, ассоциируемая со смертью, угасанием жизни. Рагнарёк начнется именно во время зимы, длящейся несколько лет. Из Нифельхейма нагрянут ледяные великаны-турсы. Всё что чуждо, незнакомо и потенциально опасно — «приходит с холода», тут финны, славяне и скандинавы проявляют дивное согласие при всей разнице культур и мифологии. Холод равен гибели.
— Две тысячи одиннадцатый год, наша теплая компания общающаяся на повышенных тонах, полуразрушенный город заметенный снегом, безлюдье, — перечислил Ваня ключевые точки повествования Славика. — Не надо воспринимать это буквально: ядерная война между крупными державами сейчас крайне маловероятна, падение астероида или кометы оставим для сценаристов Голливуда, ледниковый период за год-другой не наступит, байки об ацтекском календаре и супервулкане в Йелоустоне отметаем как блажь и глупости сочиненные желтой прессой.
— Ничего, — мрачно сказал Славик. — И, одновременно, многое. Проект потерпит крах, нас подставят, кроме «третьей стороны» появится неизвестная нам сторона четвертая, мы перессоримся из-за денег…
— Ты всерьез думаешь, — медленно и раздельно проговорил Иван, — что ты, я или Алёна Дмитриевна способны бросить дело всей жизни из-за вульгарной жадности?
— Нет, конечно!
— Не пугай меня больше. «Четвертая сила»? Исключено, я умею рубить концы и отсекать лишних людей. В теме только мы трое и, частично, мсье д‘Эраль не подозревающий о масштабе нашей задумки. Кроме того, он проверенный и по-своему честный человек, обязанный мне жизнью. Далее: то, что еще не начато a priori не способно потерпеть крах. Подстава? Смотри пункт первый. Мимо. Я ничего не понимаю.
— Я тоже. И я… — в один голос сказали Славик с Алёной.
— Никто не возражает против известного постулата гласящего, что иногда бывают и просто сны? Нет? Тогда давайте ужинать.
— Это был не просто сон, — убежденно ответил Славик. — Тот мир был реален. Вещественен. Я так думаю.
— Вот в ноябре следующего года и проверим!
Чудеса — ничуть не похожие на архаичную мистику Лоухи, — начались спустя два дня, в пятницу, 19 февраля.
Вскоре после полудня затренькал домофон. Славик подошел, спросил кто пожаловал, услышав ответ обреченно вздохнул и нажал на кнопку отпирающую электронный замок парадной. Крикнул, обернувшись в сторону гостиной комнаты:
— Иван Андреевич, тут по вашу душу! — и добавил вполголоса: — Принесла нелегкая… Этим-то что от нас понадобилось?
На пороге возникли два очень вежливых молодых человека в приталенных шерстяных пальто. Видны галстуки и безупречно-белые воротнички сорочек. Сдержанно улыбнулись вышедшему навстречу Ивану. Предъявили ксивы. Федеральная Служба Охраны, не хрен собачий.
Проверили паспорт с эмблемой Французской республики, вручили коричневый конверт.
— Ага, — Иван, изучив краткую эпистолу, взглянул на Славика с Алёной. — Я вас на денек покину, возражений нет? Господа, вы можете подождать меня в машине? Чудненько, на сборы потребуется не более десяти минут.
— В чем дело? — прямо спросила филологесса, едва визитеров отгородила от квартиры стальная дверь. — Или опять секрет?
— Никаких секретов. Приглашение на беседу.
— Откуда?
— Оттуда, — Иван вытянул палец к потолку. — Фамилия персоны не указана, но какой-нибудь ничтожный вице-губернатор или руководитель комитета областной думы не стал бы присылать за мной сотрудников ФСО, соображаете? Время указано — сегодня в восемнадцать часов, летим обычным гражданским рейсом из Пулково.
— Москва? — догадался Славик.
— Именно. Мой недавний визит в Первопрестольную дал первые плоды. Нами заинтересовались в сферах заоблачных, или близких к ним. Я бегом одеваться — некрасиво заставлять себя ждать.