«Странники» Судоплатова. «Попаданцы» идут на прорыв; Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»

Рыбаков Артем Олегович

На несколько мгновений в комнате установилась тишина: обер-лейтенант после отповеди столь высокого начальства просто застыл, Лахузен явно пытался понять, в чем причина лестной оценки действий противника адмиралом, обычно крайне скептически относившегося к диверсионным операциям, а Бентивеньи с Пикенброком молчали, если так можно сказать, за компанию.

— Господин адмирал, насколько мне известно, эта самая группа «Медведь» — не больше чем выдумка безопасников, охранявших тот район! — Лахузен наконец нашелся, чем ответить. — Они пытались хоть как-нибудь связать инциденты, произошедшие практически одновременно, но в разных местах. Скорее всего, торопились доложить

об уничтожении разведывательной сети противника.

— Напомните мне, Эрвин, какое было расстояние между этими точками?

— Где двадцать, а где и пятьдесят километров. И это при том, что средняя скорость передвижения по так называемым «русским дорогам» равна хорошо если двадцати километрам в час. Не так ли, обер-лейтенант? Вы только что оттуда и, надеюсь, уже успели оценить состояние тамошней дорожной сети.

— Совершенно верно, господин оберст! — фронтовик уже вышел из ступора. — На основных магистралях, конечно, можно постараться ехать быстрее, но там такие заторы из войсковых колонн, что иной раз можно простоять пару часов, вообще не двигаясь. А ехать по лесным дорогам быстрее тридцати километров в час сможет или самоубийца, или профессиональный гонщик. Правда, можно принять как допущение, что русские более привычны к своим дорогам, а потому способны перемещаться по ним быстрее… — Обер-лейтенант позволил себе улыбнуться: — Но водителей у них значительно меньше, чем в нашей армии.

— Будем считать, что вам удалось меня убедить, — согласился Канарис. — Однако как вы объясните то, что многие вражеские диверсанты носят нашу форму? И владение немецким языком? Это, кажется, как раз входит в задачи контрразведки?

Глава 4

Деревня Загатье Кличевского района Могилевской области, БССР, 20 августа 1941 года. 9:03.

Поскольку совместить гигиенические процедуры с косметическими вчера не удалось — банально из-за отсутствия подходящего освещения, стрижку перенесли на сегодняшнее утро. И сейчас Алик учил нашего старшину создавать правильную уставную стрижку немецкого солдата. На моей, кстати, многострадальной голове. Определенная логика в этом была — если что-то пойдет не так, криво обкоцанные патлы все равно скроются под повязкой, но оптимизма роль подопытного кролика мне тем не менее не доставляла. К тому же бинты уже не являлись необходимой деталью моего туалета, а скорее страховкой — рана практически не кровила, и в самом скором времени я собирался от них избавиться. С унылостью жизни примиряли разве что чистое белье, качественная вымытость и хорошая погода.

— Затылок покороче… Вот так… — бормотал над ухом Тотен, часто щелкая машинкой.

— Дак почти как у нас, — бухтел с другого бока Емельян.

— Так, да не так. У немцев коротко только затылок стригут и над ушами выбривают, а чуб я оставлю.

— Командиры так стригутся, с чубом-то. А рядовому гоголем ходить устав не велит.

— А фрицев велит, так что готовься, Емеля, — и тебя по последней моде постригу. Будешь точь-в-точь, как в европах ходят! — Видеть лицо друга я, естественно, не мог, но отчего-то показалось, что Демин широко улыбается.

— А оно мне надо, товарищ сержант госбезопасности? — Несвидов относился к Алику с плохо скрываемым пиететом, поскольку, как он сам как-то проговорился, «так по-вражески балакать и сам Гитлер не сумел бы», и практически всегда при личном общении называл нашего лингвиста по званию или по фамилии. Впрочем, в боевой обстановке Емельян правил конспирации

не нарушал и пользовался позывным. Сам старшина совсем недавно обзавелся прозвищем. Тут постарался Док, в припадке креативизма обозвавший завхоза Щукой. На вопрос командира «С какого бодуна?» Сережка объяснил свой нехитрый ассоциативный ряд, после чего все вопросы отпали.

— Надо будет — и прическу в индейском стиле у тебя на голове соорудим, старшина! — Командир подошел, как всегда, бесшумно.

— Так точно, Александр Викторович! — Спорить с Фермером — последнее, на что, по моему мнению, Емельян бы решился. — Разрешите спросить, товарищ майор, а индейская — это какая?

— Пока стрижете, старший лейтенант тебе подробно расскажет, — отмазался Саша. — А как расскажешь, — он тронул меня за плечо, — вместе с Тотеном на второй этаж поднимитесь — дело есть.

— Раньше чем через пятнадцать минут не закончим, командир. Руку пока набиваем, — сообщил Алик.

— Главное — чтобы не многострадальную морду! Как придете — так придете. Я не тороплю. — И Саша пошел к машинам, аккуратно припаркованным в тени деревьев, что росли около школы. Меня, кстати, здание учебного заведения еще вчера изумило — оно было самым большим не только в Загатье, но и, по словам Люка, во всех деревнях в округе. Хотя удивлялся я не долго — в двухэтажной школе было всего восемь классных комнат, и, учитывая, что она единственная в радиусе километров пятнадцати, этого хватало едва-едва.

— Товарищ Окунев, так какая она, индейская стрижка, а?

— А? Что? — Я не ожидал, что шутка Фермера так зацепит Емелю.

— Ну, стрижка, про которую товарищ командир говорил…

— А, это… Тебе точняк не пойдет, старшина. — Вдаваться в подробности не хотелось, но решение пришло само собой: — Прутик дай! Вон из метлы выдерни, да подлиннее, чтобы мне наклоняться не пришлось.

Алик на время перестал щелкать машинкой и с интересом следил за тем, как Несвидов потрошит хозинвентарь. Не то чтобы нам нравилось глумиться над предками, но иногда их непосредственная, в чем-то даже детская реакция на многие, кажущиеся нам привычными, вещи поднимала настроение. Впрочем, у них тоже получалось время от времени отплачивать той же монетой, особенно в вопросах географии и быта. И только «высокое» положение спасало порой меня и друзей от конфузов. Хотя это мы так думаем, ведь местные вряд ли обсуждают проколы при нас. И от этого иной раз я лично испытываю нешуточный дискомфорт — «фильтровать» все, что говоришь, тяжко. Тем более что мужики уже давно стали своими, второй месяц пошел, как по немецким тылам вместе мотаемся.

Взяв прутик, я изобразил на утоптанной земле профиль человеческой головы, кое-как нацарапал глаза и уши, а потом штриховкой нарисовал качественный панковский «ирокез»:

— Ну как, Емеля, соорудить тебе такое на башне? — ехидно поинтересовался Алик.

— Да ну вас, к едрене маме, товарищи командиры! — надулся старшина. — Это где ж такую херню на башке носят-то?

— В Америке, брат. Индейцы.

— Еще в Канаде, — добавил Тотен, стирая сапогом мои художества.

— Ну, Америка далеко, — с глубокомысленным видом заявил Емельян. — Никто и не узнает, что это за… — Определение он явственно подобрал куда хлеще первого, но в последний момент сдержался. — Чудо у меня на голове. Еще за сбежавшего из «желтого дома» примут, так что я, товарищи командиры, категорицки отказываюсь.

Воспользовавшись тем, что Тотен меня не стриг, и потому непоправимого ущерба моей внешности нанесено быть не могло, я повернулся к старшине — Емеля улыбался во весь рот!