Странники войны
Шрифт:
— Что ж, если повезет, в полночь будем на шестьдесят километров ближе к Украине, — похлопал ладонями по рулю. — Ради этого стоит рискнуть. Устроился? — спросил он, выглянув из кабины.
— Поскучайте там без меня, — обиженно как-то ответил Кирилл.
— При первой же стычке мы все трое оказались бы в кабине, как в ловушке. А пока ты в кузове — есть шанс.
— Ну-ну... — неопределенно поддержал его Арзамасцев.
Беркут вырулил на проселок и осторожно повел машину к шоссе.
— Но про сарай ты больше не вспомнишь. Ведь не вспомнишь, пан лейтенант-поручик? — заглянула ему в глаза Анна, почти положив голову на руль.
— При чем здесь я? — чуть смягчил тон Беркут. — Поинтересуйся у ефрейтора. И вообще, что это за чин такой ты для меня придумала: «пан лейтенант-поручик»?
— Чем он тебе не нравится? Очень хороший чин, — заверила его полька. — Офицерский. Не могу же я называть тебя генералом.
12
Когда Скорцени спустился вниз, у подъезда штаб-квартиры Главного управления имперской безопасности его ждали, стоя у «виллиса», личный адъютант Гитлера обер-группенфюрер СС Юлиус Шауб и командир дивизии «Рейх» бригаденфюрер Пауль Хауссер.
— Что произошло, господа? — не по чину жестко спросил Скорцени, едва заметно приподняв руку в приветствии и обращаясь прежде всего к Хауссеру. Он был слегка насторожен столь неожиданным и поздним — уже около шести вечера — вызовом и не скрывал этого. Да и выглядело все странновато: после звонка Шауба оба генерала СС несколько минут ждали его у подъезда.
— Нас желает видеть фюрер. Значит, мы понадобились, я, старый солдат, понимаю это так. — Хауссер тоже ощущал легкую настороженность, но, как и Скорцени, пытался не выдавать ее.
В стране еще не затихла эпидемия арестов в связи с заговором против фюрера. Многие генералы уже оказались казненными, многие еще только ждали решения своей судьбы — кто все еще в штабах, а кто уже в тюрьме Плетцензее. Кто знает, какие они дают там показания? Какие версии и слухи загоняют под строчки протоколов? Правда, генералы у майоров пока что в конвоирах не ходят. Но ведь все может быть.
Скорцени и Хауссер вопросительно взглянули на Шауба. Тот натужно повертел короткой, безнадежно располневшей шеей, туго затянутой в двойную петлю воротника и форменного галстука, и, набы-ченно развернувшись, указал рукой на открытые дверцы машины.
— В аэропорт, господа. Оттуда — в Паденборне.
Бригаденфюрер и «первый диверсант рейха» едва заметно переглянулись.
— Замок «Вебельсберг»? — уточнил Скорцени.
— Время от времени наступают часы, когда фюрер стремится возвращаться туда, к святыням рейха, как набродившийся но пустыне паломник — к только ему известному роднику.
Пораженные его красноречием и уважением к собственной персоне, штурмбаннфюрер СС и бывший командир дивизии, с которой Скорцени дошел до предместий Москвы, уважительно промолчали.
— Так сказал фюрер, господа, — назидательно поднял вверх короткий крючковатый палец Юлиус Шауб. — Я всего лишь пытаюсь постичь смысл молвленного им. Каждый день пытаюсь постичь.
— Там намечено совещание? — спросил Скорцени, вновь обращаясь к Хауссеру. Ему все еще казалось, что, поскольку командир дивизии «Рейх» встретился с Шаубом раньше, то должен был выведать у не столь уж молчаливого адъютанта фюрера все подробности.
— Встреча нескольких очень близких фюреру людей, — ответил за него Шауб.
— ...Я, старый солдат, понимаю это так, — поддержал его Хауссер.
Скорцени до мельчайших подробностей помнил встречу элиты СС, которую фюрер организовал в замке «Вебельсберг» год назад. Для штурмбаннфюрера участие в ней оказалось своеобразным посвящением в «высшие посвященные» Черного Ордена. Но тогда в замок, давно ставший святыней ордена, действительно была приглашена вся руководящая и интеллектуальная элита СС, и речь на встрече шла о создании страны СС Франконии.
Правда, год спустя Скорцени с грустью мог констатировать, что с той поры они ни на шаг не продвинулись к созданию этого самого СС-рейха. Тем не менее идея была выношена, сформулирована и восторженно воспринята всеми, вплоть до отличающегося своим вольномыслием штандартенфюрера д’Алькена [37] , вполне допускавшего, что рядом с Великой Германией способна существовать не менее великая Россия, во главе со свергнувшим коммунистический режим Русским освободительным движением.
37
Речь идет об уже упоминавшемся мною штандартенфюрере СС Гюнтере д’Алькене — редакторе эсэсовской газеты «Дас Шварце Кор», который, при всей верноподданнической фанатичности газеты, позволял себе отличаться определенным вольномыслием. В частности, несмотря на запрет (в 1943 г.) Гиммлера поддерживать власовское движение, оставался его сторонником, хотя, как свидетельствуют люди, близко знавшие его, о самом Власове д’Алькен был довольно невысокого мнения и даже склонялся к мысли о необходимости заменить генерала, поставив во главе Русского освободительного движения кого-либо другого.
— Вспоминаете прошлогоднюю встречу в «Вебельсберге» ? — неожиданно спросил Хауссер, провидчески всматриваясь в задумчивое лицо «первого диверсанта рейха».
Скорцени медленно повернул голову и, глядя на подбадривающие, поблекшие глаза своего бывшего командира, впервые за все время их знакомства солгал ему:
— Слишком много дел навалилось. Теперь без службы безопасности даже кусты у дороги не подстригают.
— А мне вспоминается, — мечтательно прервал его бригаденфю-рер. — Да простит меня присутствующий здесь личный адъютант фюрера, но наше руководство допускает огромную ошибку в том, что не устраивает подобные встречи как можно чаще. И что о них не знает вся страна. Время от времени мы должны собираться — будь то в «Вебельсберге», в Берлине, Оберзальцберге или Мюнхене, — но обязательно собираться. Чтобы продемонстрировать... Проникнуться... Осознать общечеловеческое величие... Я, старый солдат, понимаю это так.
— Можете считать, что фюрер услышал ваши заклинания, — не оборачиваясь, признал Шауб. — Встреча, на которую вы приглашены, будет одной из них. Пусть даже в более узком кругу. В значительно более узком.
— И не забывайте о пророчестве Альфреда Розенберга, — напомнил Скорцени бригаденфюрер, — увидевшего в вас будущего императора будущей СС-Франконии.
— Пощадите моих завистников, господин бригаденфюрер. Впрочем, Розенберг всегда был никудышным оракулом.
— Тем не менее фюрер прислушивается к его словам. И потом, согласитесь, человеку, который в канун русской революций был занят тем, что, сидя в мятежной Москве, безмятежно проектировал огромный крематорий, — украшенный колоннадой, испещренный римскими склепами, с оловянными банями и всеми прочими мыслимыми в подобных строениях удобствами и красотами, вплоть до напоминающего архитектурный ансамбль прахово-пепельного кладбища — трудно отказать в прозорливости.
— Крематорий с бассейнами, банями и колоннадой... — ухмыльнулся Скорцени. — Неплохо бы знать, что этот несостоявшийся архитектор-крематорист проектирует в наши дни?
— Кстати, Розенберг тоже приглашен, — обронил адъютант фюрера. — Можете поинтересоваться у него лично.
— Речь опять пойдет о Франконии? — попытался подловить его на излишней разговорчивости Хауссер.
— Только уже не о Бургундии, которую мы так бездарно потеряли. Господи, лучшие в Европе фельдмаршалы, отборнейшие дивизии — и все прахом!