Странники
Шрифт:
Заросли расступились, и в поле зрения показалось что-то новое. Сначала Уилл и Джед не поняли, что это такое: как будто рекламная картинка туристического вояжа. Высокие, стройные пальмы томно покачивали пышными шапками, бросая тень на траву, а между деревьев стоял совершенно не вписывающийся в общую картину предмет: нечто, похожее на автомат для продажи кофе или чипсов - было в нём что-то близкое к тому. Не успели Уилл и Джед выразить удивление по такому поводу, как в поле зрения попала фигура человека. Тот подошёл к автомату и зачем-то обернулся.
– Заннат!
– тихо воскликнул Фальконе.
Заннат
– Опять пиццу?
– Только без анчоусов!
– отозвался странный голос.
– Не могу я есть анчоусы - этих селедочных недорослей. Побольше сыра и грибов!
– Ну, хорошо, - согласился Заннат.
– А тебе, сынок?
Уилл и Джед ошеломлённо переглянулись.
– Мне, как Пачу, - ответил детский голосок.
– Цицерон, пожалуйста, - с обидой отозвался первый голос, и в картину вплыл ушастый, упитанный осёл, на спине которого сидел мальчик лет четырёх-пяти, курчавый, с кожей цвета кофе.
Осёл ловко подхватил из рук Занната широкий плоский блин и моментально его уплёл. А мальчик, получив свою маленькую пиццу, забарабанил ногами по бокам осла. Последний развернулся, показав несвойственно умную для животного морду с широкой улыбкой, и странная пара ускакала в заросли.
– Так, нам штук десять сандвичей с арахисовым маслом. Столько же с сыром и сосисками. Пиццы побольше вегетарианской для Цицерона, жареную курицу - это мне, - торопливо перечислял Заннат.
– Потом ещё чупа-чупсов пакетик, лучше два, банку корнишонов.
Заннат перечислил ещё некоторые виды продуктов, по набору которых можно было предположить, что затевается большая загородная прогулка. Пока он всё это произносил, из автомата выползала толстая, плотная, обтекаемая масса, она тяжело упала на руки Ньоро, и тогда обнаружилось, что это что-то вроде продуктовой сумки с ручками. Тут же следом выползла ещё одна, и Заннат, подхватив добычу, удалился из поля зрения.
– Пикник у них там что ли намечается?
– недоуменно пробормотал Джед.
Между тем, происшествие у автомата, видимо, себя исчерпало, поэтому око портала двинулось дальше, отыскивая одного за другим всех. Кто обитал на этом острове.
Далее озеро отыскало пару: сидел на краю высокого обрыва, под которым далеко внизу бушевал прибой и бились в острых камнях бешеные волны, Габриэл Моррис. Одет он был небрежно, как турист на пляже - в белые брюки с подвёрнутыми штанинами. Спина голая и загорелая, лицо - тоже. Ноги его были босы, а волосы растрепаны от ветра. Это было очень не похоже на всегда такого аккуратного Габриэла, который очень заботился о своей внешности и в самых трудных обстоятельствах стремился сохранять элегантность. Собеседницей его оказалась симпатичная девушка. Тоже босая, одетая в легкий цветной сарафан. Они о чём-то разговаривали, и разговор, судя по напряжённому лицу Морриса, был непростым. Слова не доходили до наблюдателей - мешал шум прибоя. Уилл нетерпеливо приблизился к порталу, чтобы уловить, о чем беседуют эти двое. Изображение увеличилось, и слушатели уловили последние слова девушки:
– ... нет, не навсегда. Мы с тобой уже встречались, только ты не помнишь.
Моррис что-то отвечал - кажется, соглашался, но с такой печальной улыбкой, словно смирялся с неизбежностью.
–
– Ты не обманул меня тогда, я просто подыгрывала роли. Я знала, что ты лжец. Лжец и предатель. Это всегда было твоим путём, и ты никогда ему не изменял.
Моррис отвечал слишком тихо, чтобы можно было услышать, и его лицо красноречивей всяких слов говорило о страдании. Но выражение лица незнакомки странно не соответствовало словам, которые она произносила: она улыбалась, а взгляд её серых глаз был мягок.
– Я скажу тебе правду, в которую ты не поверишь, - наконец, проговорила она в ответ на его бормотание.
Тут она, к досаде слушателей, приблизила к себе голову Морриса и что-то принялась шептать ему на ухо. Глаза его по мере слушания делались большими, а рот открывался.
– Не может быть!
– воскликнул он.
– Да, это так!
– смеясь, ответила ему девушка.
– Послушай, я расскажу тебе ещё.
И снова принялась шептать ему на ухо, как будто опасалась, что на открытом пространстве, среди ветров, их может кто-то подслушать. Моррис схватил её за руку, словно боялся, что она передумает и не станет далее рассказывать. На лице его всё более проявлялось изумление, недоверие, радость и ужас одновременно.
– О чем она ему говорит?
– забеспокоился Уилл, наклоняясь к озеру, чтобы лучше слышать.
Но тут изображение плавно стронулось с места и поплыло через зелёные утёсы.
– Эй, эй, подожди!
– запротестовал Валентай.
– Айяттара, скажи ему. Пусть вернётся.
– Я думаю, мы застали момент признания в любви, - ответил Пространственник.
– Нехорошо подслушивать.
– Нет, они там говорили о чем-то другом!
– возразил Джед, тоже очень заинтригованный этим странным разговором и особенно богатой палитрой выражений на лице Морриса, такого обычно сдержанного и скрытного.
– Ну, в самом деле...
– укоризненно обронил Альваар Пространственнику, но тут в портале высветилось нечто новое.
В маленькой лагуне, образованной плоским берегом острова и узким хвостиком мыса, покачивался с удочками на плотике человек. В этом крупном блондине с волосами, схваченными на затылке резинкой, друзья сразу признали Боба. Мелкович зарос бородой, был очень загорелым и одет только в белые штаны. С невесёлым выражением лица, он смотрел неотрывно в прозрачную воду лагуны. Рядом с ним лежала пара мелких рыбёшек - рыбалка явно не удалась.
– Эй, Боб!
– позвал Фальконе. Боб не пошевелился.
– Нельзя связаться, - ответил призрачный голос из озера.
– Перекрыт доступ.
Наблюдатели переглянулись. Вот как? Нельзя связаться? Это почему? И вообще, что делают они на этом острове вместо того, чтобы заниматься Поединком?
Наблюдать за Бобом было неинтересно - ничего не происходило, даже рыба не клевала.
Портал продолжил поиск. Следующая картина тоже мало чего прояснила.
На берегу мелкого ручейка, на плоском камне сидела женщина. Обхватив руками колени и положив на локти подбородок, она равнодушно наблюдала за течением воды. Рядом с ней суетились две яркие птицы - они пили и купались, как будто не замечая человека. Может, даже приняли неподвижную фигуру за что-то неживое.