Странности любви
Шрифт:
Глубина, не освоенная в юном возрасте, накажет в возрасте зрелом. Трудно будет с начальством. Трудно с подчиненными. Трудно с сослуживцами. Вообще трудно в ситуациях, которые издалека не предусмотреть.
Жизнь в стае удобна, но приучает к бездумности. За бездумность потом приходится дорого платить.
И — еще. Я часто встречаюсь со старшеклассниками, мне нравится их откровенность, но порой просто пугают косноязычие и однолинейность мышления. Дети телевизора и дискотек, прекрасно разбирающиеся в современных ритмах, — как же трудно они ориентируются в словах, как мучаются,
Будут ли они со временем приемлемыми работниками, для меня не вопрос — будут, куда денутся! А вот счастливыми — станут?
Не знаю. Нет, не знаю.
И это повод для тревоги.
Повод для надежды
Но главное в неформалах — не карнавальность.
Во все времена человечество любило серьезные игры. И у крестьян была масленица, и у рыцарей турниры. А нынешние маневры — это война понарошку, впрочем, порой с настоящими убитыми и ранеными, сгоревшими в упавших вертолетах и раздавленные в суматохе учебной танковой атаки? А простая прививка от оспы или дифтерии? Мы заставляем организм поиграть в болезнь, ознобом и малой головной болью откупаяеь от угрозы поопасней.
Играя, человек готовится к жизни.
Подростки играют везде, и у нас тоже. Вся пионерия — игра. Комсомольцы, заседая в комитетах и проводя собрания, как бы играют в старших по возрасту, не без основания рассчитывая, что полученные навыки когда-нибудь да пригодятся. Ну а «Зарница» — она ведь и по положению игра, правда, слишком уж расписанная сверху донизу, бескрылая, как «договорный» матч по футболу, хоть и прикрытая для респектабельности звучным именем космонавта или маршала.
Наше общество, пожалуй, все же движется к демократии, хоть и неуверенно, то и дело отступая, при каждом шаге настороженно пробуя землю ногой. Иначе в важном деле и нельзя — всем обрыдли лихие прыжки в светлое, но неясное будущее и начальственные ошибки, густо замешенные на чужой крови.
А параллельно с ответственным движением к демократии идет игра в демократию — шумная, азартная, корыстно-бесшабашная, плещущая через край и нестойкая, как пивная пена. Игра — слово многозначное, и наша игра в демократию тоже многозначна. Это и театр, и спорт, и лицемерие, когда назначение оформляется как выборы, и даже картежная забава — стремление быстро, а то и нечестно сорвать банк. Мы досадливо морщимся игра идет, а дела не видно! Но, может, и хорошо, что пока идет игра? Много ли стоит наспех сколоченная дивизия, которую сразу, без учений, кидают в бой?
Так вот, мне кажется, неформалы — это молодежная студия при нашем демократическом театре. Тут, как и положено в студии, все непрофессиональней, безалаберней, зато веселей и искренней. Да, рекламируют себя, прокладывают путь локтями, орут, перебивая друг друга, но исподволь, для самих себя незаметно учатся интересоваться не только собой, не только орать, но и слушать, выстаивать в схватке идей и задумываться, если чужая мысль разумней. Учатся понимать, что твоя компания не одна на свете. Учатся сосуществовать. Говорить, давая сказать другому, и жить, давая жить другим.
Вот такая школа демократии.
Прямо скажем — довольно бестолковая. Ибо все происходящее больше похоже не на воинские маневры, а на уличную свалку. Но что делать — ведь и нам, кто сегодня в возрасте учителей, не мешает основательно посидеть за партой. Практически все мы сейчас учимся в школе демократии, только в разных классах: министры в каком-нибудь восьмом, неформалы в подготовительном.
Умеют наши приготовишки пока мало, даже букварь не освоили. Но за дело взялись ретиво. И это — повод для надежды.
Как к ним относиться?
Так как же относиться к неформалам?
Я бы предложил три модели, дополняющие друг друга.
Первая — не относиться никак, то есть просто принимать их как факт, спокойно и с пониманием, как принимаем мы, например, весеннюю распутицу или листопад, или (пожалуй, наиболее точная аналогия) любовные вопли мартовских котов, которые, правда, мешают спать, зато в перспективе обещают решить важную народнохозяйственную задачу, освободив страну победившего социализма от амбарных вредителей.
Вторая, более трудоемкая, но более продуктивная — поощрять и стимулировать в неформалах творческое начало, выделяя хотя бы скромные средства на всевозможные смотры, конкурсы и фестивали. Когда-то наша неторопливая общественность успела ухватиться за самый хвост движения бардов, но даже эта весьма запоздавшая акция дала прекрасный результат — густую и жизнеспособную поросль доныне существующих клубов самодеятельной песни, которые, продолжая по сути оставаться неформальными, сумели все же самодеятельно найти форму, равно удобную и для них, и для общества.
Наконец третья модель — считать неформалов датчиками на теле эпохи, внимательно изучать их показания и не обижаться на этот нестандартный инструмент познания, как при анализе крови мы не обижаемся на лейкоциты, когда их слишком много, и на гемоглобин, когда он упал.
Мальчик и девочка
Арбат, самое начало сентября, самое начало вечера.
У дома, где книжный магазин, привалясь спиной к ровно крашенной розоватой стене, мальчик лет шестнадцати. Распахнутая куртка, свитерок. И в руках гитара. Вот такой уличный концерт.
Поет, конечно, Высоцкого. Шея тоненькая, голос слабенький, зато хрипит — ну просто Владимир Семенович! Здорово хрипит, умело.
На плитках мостовой, полукругом — слушатели. Аудитория что надо: парни-одногодки и, естественно, девочки. Рядом скамейки, но их игнорируют; кто не стоит, тот сидит прямо на мостовой. Хорошо сидят, вольнолюбиво, плевать им на условности. И слушают как надо: покуривая, переглядываясь и усмехаясь в нужных местах. Понимают, что к чему, — зря не усмехнутся.
Но — чу! Шаги. Особые шаги — уверенные, неторопливые, знающие себе цену. Представители порядка.