Странные приключения Ингви, короля-демона из Харькова
Шрифт:
— А капитан, я думаю, не станет возражать, — ухмыльнулся при этом граф Эстака. Причины быть довольным у него были — он, проезжая через Гонзор, передал капитану приглашение ко двору в таких выражениях и с такими намеками, что бравый вояка сбежал в ту же ночь.
На следующий день послы вместе с выкупленными пленниками на рассвете отправились в Гонзор, их сопровождал почетный конвой во главе с маршалом Валентом.
Вернулся Валент несколько смущенным и заявил, что, прощаясь на границе, маршал Каногор сослался на какие-то таинственные инструкции, полученные им лично от Императора (сэр Кенперт был весьма удивлен) и передал рыцарю
Ларец немедленно открыли, все с любопытством потянулись заглянуть внутрь через плечо Ингви, стараясь разглядеть содержимое. Внутри лежала латная перчатка — военный вызов и письмо Императора Элевзиля II «к узурпатору Альдийского престола лжекоролю демону Ингви», в котором в изысканнейших выражениях сообщалось, что архиепископ Кениамерк, глава Святой Церкви, заранее освобождает его императорское величество от любых клятв и обязательств, данных безбожному демону и что отныне между Империей и демоном — война…
Ингви обвел взглядом ошарашенных придворных и заявил, криво ухмыляясь:
— Прогресс налицо, господа — по крайней мере, в этот раз меня хоть извещают о том, что мне объявлена война.
Все молчали и лишь Кендаг полувопросительно пробормотал:
— Ингви шутит?!
ГЛАВА 44
— Его величество Ингви, король Альды!
Ингви не спеша вошел в тронную залу, оглядел собравшихся на Большой совет представителей сословий королевства и занял свое место:
— Приветствую вас, благородные господа, и вас, святые отцы, и вас, добрые люди. Прошу садиться… Вам всем, конечно, известно, по какому поводу созван сегодня Большой совет… Сам Император с войском идет на нас. Преступив свои клятвы и нарушив заключенный со мной договор, он идет для того, чтобы отобрать свободу у нашего государства, сделать Альду вассальной страной Великой Империи и посадить на альдийский трон принца Кадор-Манонга, труса, лгуна и предателя. Если бы речь шла только обо мне — я бы знал, что делать. Я с оружием в руках выступил бы против клятвопреступника и сразился бы с ним! Однако… однако помня о том, как силен враг и сколько жизней может унести эта война… я предлагаю сегодня сословиям Альды самим решить свою судьбу… Я готов биться с захватчиками, но готов — если таково окажется ваше решение — и покинуть страну… Решайте же — сегодня пока еще в вашей власти выбрать войну и все ее опасности — либо потерять свободу, но сохранить жизнь…
Произнеся эту речь, Ингви сел на свое место и опустил глаза… На пару минут воцарилась тишина, затем поднялся сэр Лимни из Гернивы, решившийся высказаться первым:
— Странно мне слышать такое. Это что же получается? Это получается, что наш король готов нас покинуть, отдать в руки Кадор-Манонгу! А уж мы-то знаем, чего от этого злого принца ждать!.. Нет уж, ваше величество, исполните свой долг короля — поведите нас в бой, а мы за вас постоим!.. Что же до того, сколько воинов падет в бою — так на то и война. Мы свои жизни готовы положить в доброй схватке за правое дело…
По залу зашушукались, забормотали делегаты, причем шум был, пожалуй, скорее одобрительный. Ингви по-прежнему сидел, не поднимая головы…
После недолгой паузы слово взял главный мастер цеха кузнецов:
— Эх и хорошо сказал добрый господин! Верно — не хотим мы Кадор-Манонга. Ведь только при
После кузнеца в таком же духе, хотя и более сдержанно, высказались еще несколько представителей других цеховых братств, однако чувствовалось, что их речи не так искренни — скорее, они вторили мастеру, чтобы не отстать от него, настоять, так сказать, на своих прерогативах (мол, не только кузнецы горой стоят за короля, но и другие цехи), затем заговорил один из присутствующих на совете священников, некий брат Пиноль (на старика-епископа так подействовало известие о предстоящей войне, что он слег и многие говорили, что его хворь смертельна, а брата Пиноля, который являлся, несмотря на молодость, вторым по значению духовным лицом в епархии, уже прочили на его место). После небольшой паузы, дождавшись тишины, священник заговорил:
— Нехорошо это, братья мои, нехорошо… Против кого вы готовы идти войною? Против светлого Императора Великой империи? Против главного защитника Добра в Мире? Нехорошо это, братья мои, нехорошо… Грех даже думать о таком… Грех… — тяжелые слова, словно камни в стоячую воду, падали в наступившую мрачную тишину. — Надо бы добром все разрешить. Да и где нашим ополченцам устоять против войска всей Империи?.. Подумайте, братья мои, именем Гилфинга-отца заклинаю вас — подумайте! Мудрость и справедливость глаголят вам — покоритесь воле всемогущего Императора! Покоритесь, ибо не противостоит тростник ветру, а хрупкий стебель — стальному серпу. Кто мы? Тонкий тростник и хрупкий стебель перед мощью Империи… Да и доброе ли дело — воинам Света сражаться друг с другом, когда набирает мощь враг? Одумайтесь, братья мои!
Окончив говорить, Пиноль сел на место, шурша своим парадным облачением в наступившей тишине — и тут же поднявшись, быстро заговорил Сарнак — маг спешил, не давая укрепиться посеянному священником настроению:
— Что-то не пойму я вас, брат Пиноль. Император, нарушивший собственные клятвы — воплощение Добра и Света… Разбитые нами имперские войска — ураган, перед которым мы, победители — жалкий тростник… И какой это враг «набирает мощь»? Наши ныне добрые союзники орки? Или, может быть, тролли, которых приводил против нас Кадор-Манонг по милости Императора? А может, враг — это эльфы и гномы, против которых постоянно воюет Империя — но тогда при чем здесь Добро и Свет, при чем здесь Гилфинг-отец, именем которого вы заклинаете нас одуматься? Ведь он отец именно эльфам и гномам… Что-то ничего я в вашей речи не понял…
Несколько священников взволнованно зашептали что-то брату Пинолю, придвинувшись к нему поближе, но тот в ответ только пожимал плечами и разводил ладони жестом усталой покорности, видимо, отказываясь выступить еще раз.
Тем временем в заднем ряду поднялся один из фермеров, понукаемый тычками и толчками сидящих рядом земляков: «Давай, давай… скажи им… скажи…». Поднявшись с места, мужичок раз пять откашлялся, раз десять сморгнул, оглядел весь зал, вытер лоб чистой тряпицей и, наконец, заговорил: