Странные существа (сборник)
Шрифт:
Воззрился Янь на шею чудовища – туда, где должна была быть шея – увидев, да не поверив, что привязан там снурком грязноватый клок. Вспомнил он его – видел в битве на Немиге, был он тогда на шее…
– Худо смерд твой творил, княже Всеслав, – отвечал чудищу твёрдо.
Не Яню Вышанину пред оборотнем дрожать.
«Что есть худо? – грозный вопрос ударил Яня, как тяжкая булава, – Мыслишь, ты еси добро, а аз худо? А кто ты сам-то, вещий Янь, Янь-чародей? Не богу ли моему услужаешь?»
Пасть чудища снова раскрылась и захлопнулось так, что зубья клацнули. Потупился Янь. Тёмная туча окутала его, окатив
«Иди ко мне на службу, болярин, – искушал зов в душе Яневой. – Сяду на стол златой, а ты первым воеводой моим будешь. Нами Русь устроится».
Нежданно налетел порыв ветра. Зашелестел ясень, встревожено и гневно. Поднял голову Янь.
– Нет, княже, – тихо произнёс он. – Бог твой в бездне сидит, и сам он бездна. А мой Бог – Христос на небесном престоле, славим от ангелов. И не бывать согласия меж бозями нашими во все бесконечные веки.
Люто кинулся коркодел на боярина, ища пожрати его. Вскинул Янь чекан и со всей силы опустил на бугристую башку чудища окаянного. Мрак настал в мире.
И настал свет. Стоял Янь по-прежнему перед ясенем, на котором только что повесили люди волхва, и день был в мире, и солнце сияло, и искрилась гладь Белоозера.
Минуло злое наваждение. Но знал Янь, что не сном пустым оно было, и что пре их с князем Полоцким, чародеем и воем, лишь начало положено.
– Чему быти, тому не миновати, – про себя сказал он, всей грудью вдохнул дух мира, для души сладостный, и махнул отрокам.
Они удаляли под прохладный полог лесов, и провожали их растерянные, но вновь вольные люди, спокойное озеро, сияющий ясень, победительно блистающее небо и солнце – глаз Митры, иже рекомого Хорсом, пристально следящий за вещим певцом и могучим воином именем Янь.
Цинь и Цзин
Лун, а иначе, Лёха, задумчиво допил из банки пиво, обдумывая ответ. Дело было нелёгким. Два студента исторического факультета были примерно равны эрудицией и интеллектом. Но – китаец среди них только один, он, Лун. А Женя – русский. Как объяснить этому лаоваю глубинную суть всей Чжун-го?..
– Вот ты сравнил Цинь Шихуана с вашим Иваном Грозным, – наконец произнёс Лун. – Всё, вроде бы, правильно: оба тираны, оба перебили много людей…
По-русски Лун говорил с заметным акцентом, но слова произносил правильно. Во всяком случае, Женя сильно сомневался, что Лун понимает его так же хорошо, когда он, Женя, пытался говорить с ним на пекинском диалекте, который изучал, поскольку твёрдо решил стать синологом. Поэтому ответил тоже по-русски:
– Ну вот видишь, ты со мной согласен!
Как бы в подтверждение, Женя отбросил пустую смятую банку из-под пива в урну рядом со скамейкой в сквере, где они сидели после лекций. Было начало сентября, Лун только что вернулся после каникул из дома, и приятелям впервые представилась возможность вволю наговориться и поспорить.
Лун бросил в ту же урну свою пустую банку и несколько раз отрицательно покачал головой – ни дать, ни взять китайский болванчик.
– Но ты ведь не скажешь, что Иван Грозный олицетворяет собой Россию? – спросил он.
Русский студент, не задумываясь, замотал головой, как только что делал китайский.
– Конечно, нет, наоборот, он втащил Россию в Смуту, из-за него она едва не погибла.
– Я даже не об этом, – заметил Лун. – После смерти Цинь Шихуана тоже началась смута, и его династия тоже прервалась. Но…
Лун наставительно поднял палец – ему очень нравился этот жест, для китайца, вообще-то, не характерный.
– Любой ханец скажет тебе, что Чжунго создал Цинь Шихуан.
– Почему же тогда Цзин Кэ, человек, который хотел убить это «ваше всё», считается у вас героем, хоть покушение ему и не удалось? – парировал Женя, с хрустом вскрывая очередную банку. Лун последовал его примеру.
– Во-первых, погибший на пути к своей цели герой у нас считается куда…э-э… героичней, чем тот, кто добился успеха и остался жив, – начал Лун. – Цзин Кэ исполнял свой долг и умер.
– Но он же был просто наёмным убийцей, цыкэ!
– Он состоял на службе наследника царства Янь, на которое хотел напасть Цинь Шихуан, тогда он ещё звался Ин Чжэн и был ваном царства Цзинь. А цыкэ – просто человек, делающий свою работу…
– Убивать, – тихо произнёс русский студент.
Лун кивнул.
– И умереть, если нужно.
Помолчав, китаец торжественно продекламировал на родном языке:
Знал Цзин Кэ в своём сердце,что уйдёт и вновь не вернётся,Но теперь неизбежнонавсегда он себя прославит.Женя знал эти стихи великого Тао Юань-мина, но в устах его друга они обрели какую-то древнюю убедительность и значимость.
– Хорошо, а что во-вторых? – спросил после минутного молчания Евгений.
– Во-вторых, все ханьцы благодарны ему, что он не убил Первого Императора, – вдруг выпалил Лун совсем не то, что хотел сказать. Но тут же понял, что так оно и есть.
– Почему?!
– Говорю же: Цинь Шихуан создал то, что вы называете Китаем, а мы – Чжун-го, Срединным государством. После него началась наша цивилизация, такая, какая она по сей день. Даже письменность, которой мы сейчас пользуемся, единообразной сделал он. И он построил Великую стену…
– Он её только достроил, при этом погибли тысячи строителей. И стена стала символом вашей изолированности!
Студенты выпили уже немало, потому спор постепенно разгорячался.
– Наша изоляция, – гордо заявил Лун, – защитила нашу уникальность. Мы самая древняя цивилизация. Мы изобрели массу вещей, которыми сейчас пользуются во всём мире.
– Ну да, ну да, – иронически покивал Женя, которому претили лозунги. – Потому к девятнадцатому веку вас били все, кому не лень, а вы только откупались и курили опиум.
Луна захлестнула волна гнева, но он не смел потерять лицо. Потому он на несколько секунд предался дыхательной гимнастике цигун, чтобы восстановить внутреннее равновесие. Упражнение помогло – Лун широко улыбнулся. По этой улыбке Женя понял, что в пылу полемики оскорбил патриотические чувства друга.
– Лёха, не обижайся, – примирительно произнёс он, по китайскому обычаю взяв приятеля за руку, – вы – великая нация. Но почему ты так зациклен на Первом Императоре? Ведь в вашей истории сотни выдающихся личностей.