Странный новый мир внутри библии

Пеликан Ярослав

Даже более последовательно, чем Танах, Новый Завет обращается не к индивидам, а к Церквям или к Церкви: «вы — свет мира» (Мф. 5:14). По-английски это место следует приводить по Библии короля Якова («Ye are the light of the world»), ведь в течение дальнейших веков английский язык утратил единственное число второго лица thou («ты») и thee («ты») при обращении к человеку, так что you одновременно употребляется и во множественном, и в единственном числе (исключение составляет современное разговорное обращение «You guys», очевидно не имеющее сексистских коннотаций). В результате часто невозможно определить, как в этом же месте в Пересмотренной английской Библии: «You are light for all the world», — относится ли это you к коллективу или к одному человеку. Но все-таки оно указывает на коллективность, на общину, а не на индивида.

Однако и в иудейской, и в христианской истории открытие, что послание Библии обращено не менее, чем к общине

верующих, оказалось, опять-таки, не препятствием к чтению ее, а фактором, освобождающим мысль. Одно из действительно великих достижений библеистики XX в. состоит в том, что определения религии, вроде предложенного философом Уильямом Джеймсом: «чувства, действия, опыт отдельных людей в их единичности, поскольку они осознают себя в отношении к чему-либо, признаваемому ими божественным», ^[8] лежавшее в основе многих интерпретаций Библии, сменилось признанием, что в Танахе адекватный контекст Божьих обещаний и повелений — не что иное, как «народ Божий». Декалог обращается не к отдельным верующим иудеям «в их единичности», а к Израилю как народу Божию: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства» (Исх. 20:2), — во всех его сменяющихся поколениях. В христианстве изначально неоднозначный коллективизм такой метафоры, как «тело Христово», отчасти вдохновил возрожденный экуменизм на переосмысление молитвы Христа перед распятием: «Да будут все едино, как ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21) — и на чтение в этом же смысле обоих Заветов Библии. Единство Отца и Сына, выраженное в этой молитве, так велико, что, согласно православному учению о Св. Троице, оно отнюдь не угрожает библейскому монотеизму, как часто утверждали и утверждают критики, а действительно утверждает его. Основное исповедание догмата о Св. Троице, Никео-Цареградский Символ веры 381 г., начинается словами: «Верую во единого Бога». Единство такого рода, возносящееся над пределами не только индивидуализма, но и индивидуальности, является божественным прообразом отношений между Христовыми учениками, отношений, которые можно понять только через метафору «тела Христова».

8

⁸William James, The Varieties of Religious Experience (New York, 1990), 36.

Навязчивость сакральной географии

Открытие, о котором шла речь, для иудаизма, особенно в XX в., было связано с проблемой отношения между «народом Божьим» и «землей». Предпосылкой для языка Торы во многом была жизнь Израиля как народа Божьего, обитающего в Святой Земле. Тема «земли» так настойчиво повторяется в повествованиях о патриархах от начала до конца Торы, что может показаться какой-то навязчивой идеей. За неисчислимые века до исхода израильского народа из Египта во главе с Моисеем Бог является Авраму (как изначально произносилось и писалось его имя), говоря: «не бойся, Аврам; Я твой щит, награда твоя весьма велика» (Быт. 15:1), обещая дать ему «землю сию во владение» (Быт. 15:7) и обозначая ее географические границы: «потомству твоему даю Я землю сию, от реки Египетской до великой реки, реки Евфрата» (Быт. 15:18). В итоге повествований о патриархах Иосиф, уже объединившись и примирившись с братьями, обещает им: «Бог посетит вас и выведет вас из земли сей в землю, о которой клялся Аврааму, Исааку и Иакову» (Быт. 50:24).

Завоевание Земли Обетованной — тема книги Иисуса Навина, успехи и неудачи в ее обороне составляют главное содержание большинства книг Танаха, в центре внимания которых всегда остается только эта земля. И вновь, будто очерчивая перед Иисусом карту, Господь едва ли не указывает ему широту и долготу: «Всякое место, на которое ступят стопы ног ваших, Я даю вам, как Я сказал Моисею: от пустыни и Ливана сего до реки великой, реки Евфрата [на востоке], во всю землю Хеттеев; и до великого моря к западу солнца будут пределы ваши» (Иис. Нав. 1:3–4). Далее, в начале Книги Судей «пришел Ангел Господень из Галгала в Бохим и сказал: Я вывел вас из Египта и ввел вас в землю, о которой клялся отцам вашим» (Суд. 2:1). В книгах, завершающих Кетувим, а значит, и весь Танах — Книгах Хроник, — звучит та же тема (1 Пар. 16:15–18):

Помните вечно завет Его,

слово, которое Он заповедал в тысячу родов,

то, что завещал Аврааму,

и в чем клялся Исааку,

и что поставил Иакову в закон

и Израилю в завет вечный,

говоря: «тебе дам Я землю Ханаанскую,

в наследственный удел вам».

Завет и земля — взаимодополняющие понятия; в местах вроде этого они оказываются даже взаимозаменяющими.

Утрата земли отразилась не только в пасхальной молитве иудеев рассеяния: «В следующем году — в Иерусалиме!», но и в усилиях библейских комментаторов талмудической традиции найти способ верно исполнять заповеди, живя в другой земле. В своей основе эти усилия могут быть рассмотрены как способ трансцендирования от навязчивости сакральной географии, для чего залогом континуальности был представлен «вечный Завет», а не «земля», хоть она и «святая», и «обетованная». Конец многих веков бесприютности

настал вместе с образованием государства Израиль в 1948 г. (5708 г. от сотворения мира), что было одобрено религиозным сионизмом на основании библейских обетований. Но это не положило предел конфликту интерпретаций, ведь тот год не был отмечен приходом Мессии, так что усилия были продолжены теми из современных комментаторов, которые все еще стремятся определить способ соблюдения галахи безотносительно к «земле». Дебаты внутри мирового сообщества иудеев относительно поддержки или неподдержки сионизма недавно привлекли внимание к географическим несоответствиям в нескольких «картографических» местах Торы и Танаха относительно вопроса о границах Земли Обетованной. Между тем соседи государства Израиль, также заявляющие о своем происхождении от Авраама через его старшего сына Измаила, не признают этих территориальных требований, претендующих на свое обоснование божественным Заветом и обетованием. Христиане же, читающие Танах в качестве Ветхого Завета, сразу начали не только различать «землю» и «Завет», но и указывать «духовное» значение Земли Обетованной и Иерусалима. Как «земля» стала темой книг, завершающих Танах, так в предпоследней главе последней книги Нового Завета изображается видение Земли Обетованной вне всякой географии: «И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр. 21:2).

Противоположный образ жизни

«Слово Твое — светильник ноге моей и свет стезе моей» (Пс. 118/119:105). Библия тысячелетиями служит руководством во всей жизни для множества людей. Поэтому при ближайшем рассмотрении особенно поражает, что она как постановлениями, так и примерами формирует «противоположный» образ жизни или несколько противоположных и взаимно противоречивых образов жизни, которые ее последователям не так легко согласовать с их собственной жизнью.

Например, в Кетувим — Писаниях и исторических книгах — Танах изображает образ жизни людей в перманентном состоянии войны. Иисус Навин был военачальником, как распорядился Моисей, обращаясь к народу Израиля с прощальной речью: «Господь, Бог твой, Сам пойдет пред тобою; Он истребит народы сии от лица твоего, и ты овладеешь ими; Иисус пойдет пред тобою, как говорил Господь; и поступит Господь с ними так же, как Он поступил с Сигоном и Огом, царями Аморрейскими, и с землею их, которых Он истребил» (Втор. 31:3–5). Таким же безжалостным было и повеление, которое получил Саул: «Теперь иди и порази Амалика и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла» (1 Цар. 15:3). И когда Саул недостаточно сознательно и тщательно отнесся к этому повелению, на практике пощадив некоторых из своих жертв, Бог покарал его лишением престола (1 Цар. 15:26). Вопреки слащавому образу ангелов, знакомому сегодня большинству людей, именование «Господь Сил Ангельских» (Саваоф), в Танахе обозначает «Господь, сильный в брани» (Пс. 23/24:8-10), Воевода небесных войск, из которых однажды ночью «пошел Ангел Господень и поразил в стйне Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот, все тела мертвые» (4 Цар. 19:35).

Однако, уже в некоторых местах Танаха, а впоследствии более подробно у иудейских комментаторов этот милитаризм языка Библии становится аллегорией того, что впоследствии было названо войной плоти и духа. В конце его жизни было «слово Господне [к Давиду], и сказано: “Ты пролил много крови и вел большие войны; ты не должен строить дом имени Моему, потому что пролил много крови на землю пред лицом Моим”» (1 Пар. 22:8). Строитель Храма не должен был быть воином, даже таким, который сражался во многих войнах за Бога. Итак, «Господь сил… прекращает брани до края земли» (Пс. 45/46:8-10). Этот антитезис библейскому милитаризму языка и образа жизни достигает кульминации в видении пророка Исаии (Ис. 2:4):

И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют свои мечи на орала, и копья свои — на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будет более учиться воевать.

Поэтому, когда ангелы в новозаветной истории Рождества, вместо того чтобы уничтожать разом 185 тысяч врагов в ассирийском (или даже в римском) лагере, провозгласили «на земле мир» (Лк. 2:4), они продолжали видение Исаии в Танахе. И когда Павел пояснял, что «оружия воинствования нашего не плотские» (2 Кор. 10:4) и перечислял элементы «всеоружия Божьего» (Еф. 6:12–17), он переходил от конкретного к «духовному» смыслу традиционного милитаристского языка.

Однако образ жизни, введенный Новым Заветом, также не лишен проблем, две из которых стоит обсудить здесь. Невозможно спорить с тем, что важным чаянием новозаветной общины было ожидание близкого конца света, которое, согласно учению, должно было определять образ жизни христиан. Павел озвучил это ожидание, говоря, что «мы, живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших… и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе» (1 Фес. 4:15–17). Это ожидание как мотивация поведения проходит через всю новозаветную этику: «близок всему конец. Итак будьте благоразумны и бодрствуйте в молитвах!» (1 Пет. 4:7) Но конец всему не приходил и не пришел до сих пор. Как быть христианам с их представлениями о нравственной жизни, построенными в большей или меньшей, но, безусловно, значительной мере на предпосылке, что «близок конец» и присутствие Христа вот-вот ворвется в человеческую историю? Вся школа новозаветной герменевтики и раннехристианской историографии основывалась на тезисе об «откладывании конца», который мотивировал введение элементов стабильности и длительности, таких как авторитет епископа и вероучения, — чтобы компенсировать разочарование.