Странствия Шута

Хобб Робин

– Я устал, – сказал я, дополнив слова утомленной улыбкой. – Я так устал, хотя день еще только начинается. Пойду проведаю своего товарища. Если тебе снова придется бежать, Эш, знай, что можешь обращаться ко мне как к другу.

Он с серьезным видом кивнул. Еще одна ниточка паутины затянулась вокруг меня.

– Я отнесу вашу одежду в стирку, а ближе к вечеру принесу обратно. У вас есть еще поручения для меня?

– Спасибо. Пока всё.

В собственных словах мне послышался голос Верити. Я вспомнил, как он отпускал слугу, который всегда прислуживал ему. Чарим. Так звали слугу. Как давно это было… Я опасался, что Эш обидится на то, как я отослал его, но тот лишь коротко поклонился и вышел, перекинув мою грязную одежду через

руку. Я сел завтракать тем, что он мне принес. Интересно, сегодняшний завтрак вкуснее вчерашнего? Может быть, Фитцу Чивэлу Видящему подали яства более изысканные, чем приносили лорду Фелдспару? И если да, что это говорит о том, чего от меня ожидают при дворе, будь то аристократы или слуги? Начнут ли благородные господа искать моего расположения? Объявятся ли простолюдины, желающие наняться ко мне в услужение? Я просмотрел несколько писем из тех, что принес Эш. Попытки заслужить мое расположение, раболепные приглашения, преувеличенно любезные поздравления… Я зажмурился, потом снова открыл глаза. Груда писем никуда не делась. Надо будет как-то с ними разобраться. А может, это входит в обязанности Эша? Не зря же он даже не извинился за то, что читал их.

Каково теперь мое место при дворе Дьютифула? Как бы его покинуть? Что будет с Би? У меня не было времени сказать Кетриккен, чтобы она послала за моей дочерью, но теперь я понял: это непременно нужно сделать. Ведь те, кто узнал во мне Тома Баджерлока, вскоре поймут, что в роду Видящих есть еще одна дочь, дочь, которую держат в тайне. Да принадлежит ли мне моя жизнь по-прежнему хоть в какой-то мере? Та жизнь, которую я вел последние сорок лет, внезапно разлетелась вдребезги. Вся ложь осталась в прошлом. Впрочем, нет, не вся. Надо будет поговорить с Чейдом и состряпать историю о том, чем я занимался все эти годы. Признаться ли, что я причастен к освобождению черного дракона Айсфира? Открыть ли, как я спас Дьютифула, когда его похитили Одаренные, и помог ему остаться наследником трона? Как вообще увязать Тома Баджерлока и Фитца Чивэла Видящего? Я вдруг понял, что говорить правду так же опасно, как и лгать. Крошечный кусочек истины может потянуть за собой другие разоблачения. И чем все кончится?

Я сосредоточился на еде, не позволяя себе погрузиться в это море вопросов. Лучше будет не выходить сегодня из комнаты, если только кто-то не обратится ко мне при помощи Силы или не пришлет записку. Не стоит шагать в бурный поток, жонглируя множеством шаров.

Поэтому, когда кто-то тихо постучал в дверь, я тут же отставил чашку и встал. Стук повторился. Но шел он не от двери в коридор, а из-за потайной двери, ведущей к старому логову Чейда.

– Шут? – тихо окликнул я, но ответа не последовало.

Я встал и открыл дверь.

За ней оказался не Шут, а ворона. Повернув голову, она уставилась на меня глазом-бусинкой. А потом с поистине королевским достоинством преодолела вприпрыжку последние несколько ступенек и вышла на середину комнаты.

Многие, лишенные Дара, думают, будто мы, люди Древней Крови, способны общаться с любым зверем или птицей. Это не так. Дар – это когда человек и животное по обоюдному согласию открывают друг другу свои мысли. Среди животных есть те, кто делает это более охотно, чем другие. Например, бывают кошки, которые готовы целыми днями общаться с кем угодно – болтать, ныть или приставать с просьбами. Даже люди, наделенные самой малой толикой Дара, часто встают, чтобы впустить кошку, еще до того, как она поскребется в дверь, или подзывают ее с другого конца комнаты, чтобы отдать лучший кусочек рыбки со своей тарелки. Я много лет был связан с волком, и от этого, наверное, мои мысли обрели форму, с которой волчьим родственникам было проще иметь дело. Волки, собаки и даже лисы порой говорили со мной. Как-то мне довелось беседовать с самкой ястреба – ее хозяйка сама меня об этом попросила. А один маленький хорек навсегда останется в моем сердце. Но нельзя просто метнуть свои

мысли в голову животного и ждать, что оно поймет тебя. Я, правда, подумал, не попытаться ли, но Дар быстро становится делом обоюдным, а я не хотел, чтобы между мной и этой птицей возникли подобные узы.

Поэтому я не стал прибегать к магии, а просто сказал:

– Ты выглядишь уже получше. Открыть тебе окно?

– Мрак, – каркнула птица.

Сказано это было на удивление четко и разумно. Я слышал, что иногда птиц удается научить человеческой речи, но обычно они просто повторяют слова, не понимая их смысла. Ворона прошествовала через комнату, почти не подпрыгивая, внимательно оглядела окно и вспорхнула на сундук для одежды. Я не смотрел ей в глаза – дикие животные обычно этого не любят. Просто аккуратно обошел ее и открыл окно.

Ветер и мороз ворвались в комнату: вьюги, продолжавшиеся уже несколько дней, поутихли, но облака обещали к вечеру новые метели. Я постоял, глядя поверх замковых стен. Очень много лет прошло с тех пор, как я в прошлый раз любовался этим видом. Там, где раньше были овечьи пастбища, теперь стояли крестьянские домики, там, где чернел лес, раскинулись пастбища. Еще дальше виднелась земля, где лес только начали сводить. У меня защемило сердце: мы с моим волком когда-то охотились в этих лесах, а нынче там пасут овец. Мир должен меняться, и почему-то человеку, чтобы процветать, приходится отбирать все больше и больше у дикой природы. Возможно, глупо сокрушаться о переменах, и возможно, лишь тот, кто живет одновременно в мире людей и зверей, способен на такие сожаления.

Ворона взлетела на подоконник. Я отступил, чтобы не стеснять ее.

– Счастливого пути, – пожелал я и стал ждать, когда она улетит.

Птица наклонила голову и уставилась на меня. Потом по-птичьи оглянулась на мир за окном. И вдруг вспорхнула, пролетела через комнату и опустилась прямо на мой поднос с завтраком, отчего посуда на нем задребезжала. Широко расправив крылья, ворона каркнула, словно пытаясь напомнить мне:

– Белые! Белые! – И, будто так и надо, схватила с тарелки и слопала полоску бекона.

Поклевав недоеденный кусок хлеба, она сбросила его на пол. Посмотрела задумчиво, но доедать не стала, а окунула клюв в миску с яблочным компотом.

Предоставив птице бесчинствовать на столе с завтраком, я подошел к сундуку лорда Фелдспара. Как я и думал, Чейд снабдил меня всем необходимым. Я нашел склянку чернил и гусиное перо. Немного подумав, убрал со столика письма. Перевернув перо, обмакнул его мягкий конец в чернила и посмотрел, что вышло. Сойдет.

– Ворона, иди сюда. Я сделаю тебя черной.

Она бросила клевать кусок бекона.

– Белая! Белая!

– Я сделаю тебя не белой, – сказал я и сосредоточил на ней свой Дар.

Не белой.

Она уставилась на меня одним блестящим глазом. Я ждал. Наконец она вспорхнула с подноса, уронив на пол ложку и опустилась на столик передо мной.

– Расправь крылья.

Птица таращилась на меня, явно не понимая. Я медленно раскинул руки в стороны.

Расправь. Покажи мне белое.

Понять, чего от тебя хотят, куда труднее, чем просто довериться. Ворона старалась. Она расправила крылья. Я попытался покрасить белые перья, но тут она захлопала крыльями и забрызгала чернилами нас обоих. Я начал все сначала.

За работой я приговаривал:

– Понятия не имею, останутся ли твои перья черными под дождем. А может, чернила высохнут и осыплются просто от ветра. А может, от них твои перья слипнутся.

Расправь. Нет, так и держи. Пусть чернила высохнут.

К тому времени, когда я перешел на второе крыло, она уже была более сговорчива, а мои руки и письма были сплошь в чернильных брызгах. Я закончил со вторым крылом и вернулся к первому. Пришлось объяснить птице, что мне нужно покрасить перья с внутренней стороны.