Странствия убийцы [издание 2010 г.]
Шрифт:
— Завтра мы можем двинуться в путь, — тихо сказала Кетриккен. — О, если бы я послушалась своего сердца год назад и дошла до края нашей карты! Но тогда я боялась рисковать его ребенком. Ребенка я все равно потеряла — и снова предала его.
— Предали его? — воскликнул я. — Потеряв его ребенка?
— Его ребенка, его корону, его королевство. Его отца. Что из доверенного им мне я не потеряла, Фитц Чивэл? Даже теперь, когда я мечтаю воссоединиться с Верити, я не знаю, как посмотрю ему в глаза.
— О моя королева, в этом вы ошибаетесь. Уверяю вас. Он будет только бесконечно
— Но, Фитц, как ты можешь говорить о том, что он чувствует, если не знаешь даже, где он?
— Где он, это всего лишь точка на карте, моя королева. Но то, что он чувствует… это то, чем он дышит. И когда мы вместе в Силе и наши разумы соединены, я узнаю об этом, хочу я этого или нет.
Я вспомнил прежние времена, когда невольно становился свидетелем чувств Верити к королеве, и был рад, что ночь скрывает от нее мое лицо.
— Если бы я могла научиться владеть вашей Силой… Ты не представляешь, как часто и как сильно я сердилась на тебя только потому, что ты с легкостью мог дотянуться до того, к кому я стремилась! Ревность — гадкое чувство, и я всегда старалась отогнать ее, но иногда мне кажется такой чудовищной несправедливостью, что ты можешь быть с ним, а я нет.
Мне и в голову не приходило, что Кетриккен переживает об этом. Я неловко заметил:
— Сила не только дар, но и проклятие. По крайней мере, для меня. Даже если бы я мог поделиться ею, я не уверен, что пожелал бы что-то подобное другу.
— Почувствовать его присутствие и любовь хотя бы на мгновение, Фитц… за это я бы приняла любое проклятие. Чтобы снова ощутить его прикосновение… ты можешь себе представить, как мне его не хватает?
— Думаю, что могу, моя леди, — тихо ответил я. Молли. Ледяная рука сжала мое сердце.
…Режет на столе твердый зимний турнепс. Нож тупой, и она попросит Баррича наточить его, если Баррич хоть когда-нибудь вернется с дождя. Он рубит дрова, чтобы продать их завтра в поселке. Он слишком много работает, и сегодня ночью у него будет болеть нога…
— Фитц! Фитц Чивэл!
Я вернулся к Кетриккен, которая трясла меня за плечи.
— Простите, — сказал я, потом потер глаза и рассмеялся. — Вот ирония. Всю жизнь мне было очень трудно пользоваться Силой. Она приходила и уходила, как ветер, надувающий паруса кораблей. А теперь она стала такой же естественной, как дыхание. И я хочу использовать ее, чтобы узнать, что происходит с теми, кого я люблю больше всего. Но Верити предупреждает меня, что я не должен делать этого, а я верю, что он знает лучше.
— Я тоже, — устало согласилась она.
Еще некоторое время мы стояли в темноте, и я сопротивлялся внезапному желанию обнять Кетриккен за плечи и сказать, что все будет хорошо и мы обязательно найдем ее мужа и короля. Она вдруг снова показалась мне той высокой стройной девушкой, которая приехала с гор, чтобы выйти замуж за Верити. Но девушка стала королевой Шести Герцогств, и я видел ее силу. Она, разумеется, не нуждается в моих утешениях…
Мы срезали с замерзающей кабаньей туши еще несколько полос мяса и присоединились к нашим спутникам в палатке. Ночной Волк крепко спал.
— Ты поймешь, когда проиграешь несколько раз.
Я проиграл больше, чем несколько раз. Она заставила меня играть много часов подряд. Шут продолжал состругивать дерево с арфы Старлинг, то и дело прерываясь, чтобы заточить нож. Кетриккен была молчалива, почти мрачна, пока шут не заметил ее меланхолического настроения и не начал рассказывать всевозможные истории из жизни Оленьего замка. Я слушал вполуха, но даже меня потянуло назад, к тем дням, когда красные корабли были только легендой, а моя жизнь была, во всяком случае, размеренной, если не счастливой. Разговор закрутился вокруг менестрелей, игравших в замке, знаменитых и не очень, и Старлинг засыпала шута вопросами о них.
Вскоре я обнаружил, что игра в камни захватила меня. Она странным образом успокаивала: камешки были черные, красные и белые, гладко отполированные, и их приятно было держать в руке. Игра заключалась в том, что каждый игрок вытаскивал из кошелька случайный камень и помещал его на перекрестье линий игрового поля. Эта игра была одновременно проста и сложна. Каждый раз, когда я выигрывал, Кеттл тут же знакомила меня с еще более сложной стратегией. Это занимало меня и освобождало сознание от воспоминаний и размышлений. Когда наконец все остальные задремали, она разложила на доске камни и потребовала, чтобы я запомнил позицию.
— Здесь можно выиграть одним черным камнем, — сказала она мне. — Но решение найти непросто.
Я уставился на доску и покачал головой:
— Сколько вам потребовалось времени, чтобы научиться играть?
Она улыбнулась:
— Ребенком я училась очень быстро. Но должна признать, что ты учишься еще быстрее.
— Я думал, что эта игра из какой-то далекой страны.
— Нет, это старая баккская игра.
— Никогда о ней не слышал.
— Она не была редкостью в годы моего детства, но ей учили далеко не всех. Запоминай расположение камешков. Утром скажешь мне решение.
Она оставила камни разложенными на ткани у жаровни. Чейд не зря тренировал мою память. Когда я лег, у меня перед глазами была доска, и я думал, куда поставить черный камень, чтобы выиграть. У меня было много вариантов, потому что черный камень мог занять место красного и переместить его на соседнюю клетку, а красный, в свою очередь, имел такую же власть над белым. Я закрыл глаза, но все по-прежнему напряженно думал об игре и двигал камень различными способами, пока наконец не заснул. Может быть, мне снилась игра, а может быть — совсем ничего. Снов Силы не было, но утром, пробудившись, я все еще не нашел решения.