Странствия Властимира
Шрифт:
— Нет, — покачал головой Лютик. — Он так быстро поднялся… И не думал я, что за ним следить надобно! Дух тут же куда-то исчез.
— Ну, делать нечего, — кивнула русалка. — Есть у трын-травы еще примета одна — не гнется она от ветра, стоит упрямо. Иная трава до земли поклонится, а она стоит — не шелохнется. И порой ветер налетит, ветви до земли гнет, кусты ломает — трын-трава и сломается, а все одно — не согнется. Засвищу я сейчас вполсилы, а ты примечай: как увидишь где травку ровную да тонкую, что стоит, как стальная
Лютик готовно кивнул, и русалка свистнула.
Мальчику показалось, что волот-великан его наземь швырнул. Упал он в травы, что легли к самой земле от пересвиста неслыханного. Напрасно он шарил по земле, под листья заглядывал — вся трава, ровно мертвая, легла.
Остановилась русалка дух перевести, силы набраться — и опять вся трава встала, будто свиста и не было. Огляделся Лютик — а он только половину поляны обшарил.
Вдругорядь засвистела русалка, в полную силу. Трава, словно от осеннего дождя, полегла — вся лежит, не отличишь ни бы-линочки. Где тут искать?
Бросился Лютик, пока не прервался свист, под кусты, что сейчас тоже ветви до земли гнули, и увидел у самых корней вроде как пучок травы погуще. Трепещут под ветром-ураганом травинки тонкие, едва не вовсе вырываются, а лечь не ложатся — словно держит их что-то изнутри, от земли толкает, упасть не дает. Кинулся к ним Лютик, стал травинки распутывать. Да на землю укладывать. И уже нащупал в глубине вроде как что-то острое — да стих опять свист, и трава поднялась, вся спутанная.
— Еще! Еще! — крикнул Лютик русалке. — Еще хоть миг один!
— Нашел? — откликнулась та.
— Нашел!
И в третий раз засвистела русалка, но уже тихо, в четверть силы. Только часть травы легла, но Лютик нашел заветный пучок и разгреб его.
Навстречу ему встали гордо и прямо, будто щетина на спине кабана, тонкие серебристые травинки. Коснувшись одной, Лютик порезался о край ее острый.
Торопясь, пока не пропал свист, стал он рвать траву заветную. Мавка, углядев, что он нашел искомое, бросилась на подмогу, осторожно, у самой земли, по одной отрывая травинки. Сорвав десяток, протянула Лютику тонкий пучок:
— На, возьми и не бери более. Разгневаться может трын-трава, даст князю силу смертную — и погубит он сам себя, врагам на радость, друзьям на горе. Видишь — уже и так уходит она!
Лютик глянул — трын-трава по одной былиночке утягивалась обратно в землю. Не успели они оглянуться, как ни единой не осталось, кроме тех, что они сорвали.
Замолчала русалка, стих пересвист, и встала трава на поляне, будто ничего и не было. Только разбуженное шумом эхо уносилось прочь, и в чаще еще раздавался его переклик.
Лютик подошел к русалке, протягивая ей траву найденную. Та осмотрела издали тонкие, серебристые, прямые, как иголочки, стебельки.
— Она самая, — промолвила. — Другой такой во всем лесу не выискать, сколь травы ни сбирай. Редка сия трава стала — потому как и людям все часто трын-травой кажется, но тебе досталась травка сильная. Теперь бы успеть донести ее — ждет князь-то?
— Ой, ждет, — вздохнул мальчик. — Я его надежда последняя, да только волки ждать не будут. Боюсь, убьют его за то, что я пропал…
Русалки не успели успокоить его — из чащи, куда умчалось эхо, донесся пересвист сильнее русалочьего. Закачались ветки деревьев, заметались птицы, белки зацокали, и послышался приближающийся стук да топот.
Лютик шарахнулся прочь, но Мавка поймала его за руку и удержала возле себя.
— Нельзя бегать, — шепнула девочка. — А то леший словит! Стук да топот приблизился и стал таким громким, словно два волота на них шли. Лютик задрал нос, выискивая в вершинах качающихся дубов головы великанов, когда у его ног раздался приветливый голосок:
— Что забыл-потерял, добрый молодец? Али ты Жар-Птицу увидел там?
Лютик даже подпрыгнул от неожиданности и едва не наступил на маленького низенького старичка в лисьей душегрейке мехом наружу, в лапотках и драной шапчонке на одно ухо. Лохматая бороденка закрывала почти все лицо, оставляя только лукавые, с прищуром глаза да нос вздернутый. В самой бороде пряталась улыбка. русалки смотрели на него сверху вниз тоже радостно. Мавка присела в траву и дотронулась до лапки старичка.
— Добрый день, старичок лесовичок, — молвила она. — Помоги ему — на путь-дороженьку наставь — заблудился он в лесу нашем.
Леший захохотал так, что опять пробудилось эхо.
— Заплутал он? — сказал, отсмеявшись. — Не верится тому! Чтоб человек в нашем лесу днем дороги к дому не нашел — тому вовек не поверю я. Скажите-ка лучше, девицы-водяницы, для чего вы ясным днем так далеко от дома своего, да еще с человечком этим, гуляете да траву мою пересвистом пугаете?
Пришлось сознаваться. Лютик честно показал сорванную трын-траву и рассказал, что это — для Резанского князя, который сейчас у волков-полулюдей в плену его помощи дожидается. Только про то, что трава сия для того, чтобы цепи разорвать, ему надобна и поведал мальчик — про Князеву слепоту язык не повернулся. Но леший, как только Лютик про Резань заикнулся, так и подпрыгнул:
— Резанский, говоришь? Не Властимиром ли его звать-величать?
— Именно так.
— Ой, парень, — расплылся в улыбке леший. — Я ж знаю его. Про Властимира Резанского долго еще все лешие вспоминать будут, даже когда имя его из людской памяти исчезнет. Он лесам столько добра сделал, как ни один иной из его родни: чащобы родные оберегал от лихости и чудищ чужеземных, что нам житья не давали… Леса, значит, сберегал, а самого себя не уберег… Что ж, помочь ему надобно! Иди со мной!
И маленький леший решительно направился прочь.