Странствование Суэмбахамона
Шрифт:
Холодный пот покрыл всё тело Суэмбахамона. Видение суда устрашило его. Беглецу показалось, что даже корабль замедляет свой ход. Скорее, скорее бы выбраться из пределов Египетского царства!
В дверь каюты просунулась голова раба Пенну:
— Угодно ли господину обедать?
После молчаливого кивка Суэмбахамона раб исчез и скоро вернулся с несколькими блюдами: две холодные жареные утки, овощи, фрукты и кувшин со сладким вином.
Только после первой чаши и ложки редьки в меду вельможа почувствовал острый голод и вспомнил, что ещё ничего сегодня не ел. Все кушанья показались ему необыкновенно вкусными, и блюда скоро опустели. Отяжелевший от еды и вина Суэмбахамон снова прилёг на
Спал вельможа долго. Когда он проснулся, в каюте уже было темно. Покряхтывая, Суэмбахамон выбрался на палубу. Корабль продолжал свой неустанный бег на север; рулевой чуть слышно мурлыкал себе под нос незатейливую песенку.
Всё вокруг было тихо и безмятежно. Медленно проплывали назад тёмные купы рощ на берегах, иногда сверкали одинокие огоньки селений. Полный Неферхотеп-Хопсу [4] спокойно сиял с неба. Серебрился под его лучами Хапи.
И вдруг сердце Суэмбахамона сжала острая тоска, она была почти физически ощутима, как боль. Ведь через несколько дней он навсегда расстанется с этим привычным миром, в котором он родился, вырос и надеялся умереть! Никогда, никогда больше не увидит он Хапи, не напьётся его сладкой воды. В удачу вельможа не верил. Такие поступки не прощаются!
4
Бог Луны в фиванском пантеоне.
Суэмбахамон резко повернулся и вошёл в каюту. Он впервые почувствовал на своих глазах горькие слёзы изгнанника.
Глава III
ПЛЕННИКИ ОКЕАНА
«Ладьи, чьи подняты ветрила, Плывут, куда Судьба судила
И Рок слепой.
А в кормы их стучатся волны, И дует ветер грудью полной
В их лёгкий рой.
— Плывём, — нам скажут капитаны, — Мы — в Индию, в чужие страны,
Мы — в Тетуан, На Кипр, где солнце ярко светит…
— И в страны мертвецов! — ответит
Им Океан».
Суэмбахамон в простой льняной одежде сидел на корме корабля под навесом из пёстрой ткани и безучастно смотрел на тихо колышащиеся волны. Океан вот уже несколько дней был необычайно тих, почти зеркален. Солнце стояло прямо над головой, в зените, было очень жарко, но лёгкое движение воздуха умеряло духоту.
Прошло уже больше двух лет с того беспокойного утра, когда вельможа покинул такую далёкую теперь египетскую столицу.
Старую истину «друзья познаются в беде» Суэмбахамон скоро проверил на собственном опыте. Фараон Дельты, так хорошо относившийся к нему, пока он был вельможей в Фивах, изменил своё поведение довольно быстро. Сперва владыка Нижнего Египта принял Суэмбахамона, как говорится, с распростёртыми объятиями. Очевидно, он подозревал, что египтянин явился к нему с каким — то важным и тайным дипломатическим поручением. Были и тайные аудиенции, и пышные многолюдные пиршества. Однажды Несубанебджед даже прозрачно намекнул, что младшая из его дочерей — стройная голубоглазая царевна — согласна стать женой дорогого гостя.
Но время шло. Суэмбахамон никак не отозвался на лестное предложение, и это, вероятно, было первым толчком для подозрений.
Затем было замечено, что за три месяца с лишним к гостю не прибыло ни одного гонца из Фив, не отправил и он ни одного письма в столицу. Для тайного, но полномочного представителя двора это было немыслимо.
Хотя владыка Нижнего Египта не смог ничего определённого выпытать у Суэмбахамона, а его соглядатаи — у его слуг, положение вещей говорило само за себя: вельможа либо был изгнан, либо бежал от гнева фиванского владыки. После этого Суэмбахамон перестал существовать для фараона. Его пребывание в стране терпели, и только. Уже не было ни доверительных разговоров, ни простых аудиенций при царских выходах.
Вот тогда — то никому не нужный и ничем не занятый Суэмбахамон начал совершать долгие прогулки по зарослям Дельты на небольшом челноке. Сопровождал его только раб Пенну, сидевший на вёслах.
Однажды, забравшись далее обычного, Суэмбахамон наткнулся на небольшую группу моряков, отдыхавших около вытащенного на песчаный берег корабля. Египтянин при помощи Пенну, владевшего многими языками, разговорился с капитаном — невысоким жилистым мужчиной средних лет. Его густая чёрная борода, горбатый, как клюв ястреба, нос, сверкающие глаза и быстрые жесты выдавали в нём финикиянина. Действительно, как скоро выяснилось, Баал-Шамим был уроженцем великого города Тира, много плававшим и много повидавшим.
Финикиянин умел рассказывать. Перед зачарованным Суэмбахамоном, жадно слушавшим его, вставали волны «Великой зелени», с шипением накатывавшиеся на низкие борта кораблей, свежий запах морского ветра, оставлявший лёгкий привкус соли на губах мореходов, узкая полоса берега, непрерывно сопровождавшая их слева… По словам Баал-Шамима, он неоднократно уходил на своём судёнышке далеко вдоль побережья Ливии, успешно торговал с прибрежными племенами и всегда возвращался с большой прибылью.
— Почему бы господину не принять участие в наших оборотах? — наконец ласково спросил он, заглядывая в лицо собеседника. — Гость великого царя Дельты спокойно наслаждался бы охотой и празднествами; все хлопоты и тревоги достались бы нам. Единственно, что требовалось бы от господина — это немножко денег, которые через несколько месяцев вернулись бы к нему с лихвой…
Суэмбахамон задумался. Драгоценности, главным образом камни, привезённые им с собой, расходились здесь быстро, слишком даже быстро. Что будет с ним, когда все его ценности уйдут? И у кого он сможет просить здесь помощи? Почему не рискнуть? Если он и потеряет, то лишь приблизит на несколько дней неминуемое!
— Хорошо, я согласен! — отрывисто сказал он. — Завтра я привезу тебе деньги, если ты будешь ещё здесь!
Баал-Шамим, низко кланяясь, уверил вельможу, что он готов ждать ещё трое суток. «После этого, — прибавил он с огорчением, — мы должны будем отправиться в путь, чтобы не терять времени благоприятных ветров».
На обратном пути Пенну, ставший во время изгнания в какой — то степени доверенным лицом своего хозяина, попробовал было убедить Суэмбахамона, что финикиянам вообще не стоит доверять, а уж этому бродяге из зарослей в особенности, но вельможа сердито оборвал его и приказал молчать.
На следующий день Суэмбахамон всё с тем же Пенну привёз Баал-Шамиму мешочек с полусотней золотых колец и небольшой, но чистой воды рубин. Он уже загорелся надеждой на обогащение и за ночь трижды увеличивал предназначенную им первоначальную сумму.
Финикиянин два раза тщательно пересчитал кольца и задумался.
— Здесь слишком много, господин, — сказал он наконец с явным сожалением. — Мой корабль небольшой и не сможет взять столько товаров. А доверить твои деньги ещё кому — нибудь я не решусь. Поэтому я возьму у тебя только половину и этот драгоценный камень. Если всё будет благополучно, — финикиянин благоговейно коснулся рукой висевшего у него на шее идольчика, — и мы вернёмся с прибылью, то тогда можно будет купить другой корабль, побольше…