Странствующие трупы

Пратер Ричард Скотт

— Ахиллесова пята?

— Да. Все дело в том, что ты тогда пожала плечами, ну и я стал думать совсем о другом. Но теперь я вернулся, снова стал сам собою.

Я помолчал, задумавшись.

— В известной степени мне жаль… Я предвкушал долгий разговор…

Она прервала меня:

— Почему ты заинтересовался Никки? Из-за полиции? Или тебя науськал твой приятель капитан?

Она знала Фила Сэмсона, капитана из Центрального отдела по расследованию убийств. Знала, что он мой лучший друг, который вместе со многими своими сотрудниками частенько помогал мне, когда я работал по делу.

Я сказал:

— Нет, Лилли, полиция тут ни при чем. Клиент, можно сказать, нанял меня, чтобы я, если удастся, разделался с бандой Домино. Во всяком случае, я намерен сделать все, что в моих силах, чтобы отправить кое-кого из них на тот свет. Или, как минимум, сделать этот город для них настолько непривлекательным, чтобы они убрались отсюда раз и навсегда.

Я подмигнул:

— Улетели назад в Питсбург.

Я тут же перестал улыбаться, подумав, не сказал ли я слишком много. Возможно, Лилли разболтала о намерениях Домино в надежде, что я проболтаюсь и сообщу нечто важное, что она позднее передаст Никки?

Я в этом сомневался, но такую возможность нельзя было полностью отвергать. Я был не в ее вкусе, а вот Никки мог ей нравиться.

Я медленно оценивал то, что она сказала мне о нем и что нужно было бы еще у нее узнать.

Но тут Лилли удивленно произнесла:

— Шелл, мне казалось, что ты закрыл за собой дверь, когда сюда вошел.

— Я опре…

Я оглянулся.

Дверь я закрыл, но сейчас она была полуоткрыта на дюйм. Минуту или две назад я мог бы задуматься, не слушает ли кто-нибудь под дверью, но не теперь. Если кто-то прижался ухом к образовавшейся щели, то единственное, чего мне хотелось, это щелкнуть наглеца по носу.

У меня сразу же непроизвольно напряглись ножные мышцы, когда распахнулась дверь и Никки Домейно просунул внутрь голову, приветливо кивнул мне и обратился к Лилли:

— Не мог бы я поговорить с тобой минуточку, ласточка?

Голос у него был слаще меда. Поколебавшись, она ответила:

— Конечно, Никки, — и поднялась.

Я тоже поднялся. Домино распахнул перед ней дверь, и она вышла.

Секунд через десять она вернулась, за ней шагало двое молодчиков. Один из них был широкоплечий, толстощекий, плоскоголовый с мрачной физиономией. Другой, четвертый из компании Домино, высокий, узкобедрый тип, сидевший справа от Домино. У него было бледное лицо и небольшая родинка на левой щеке. В общем лицо было ничем не примечательно, если бы не глаза.

Я раньше не видел этих глаз, но мне доводилось видеть немало им подобных. Они были глубокими, пустыми, как космическое пространство, и холодными, как центр преисподней, я считаю, что там должно быть холодно. Огонь — это энергия, энтузиазм, сила, теплота. Ничего этого не было в этих глазах, никакого намека на человеческое тепло. Можно было подумать, что они похищены у трупа.

Он тоже был молод, не старше двадцати пяти лет. Я подумал о том, что могло за это время сделать эти глаза такими ледяными.

Заговорил Домино, его голос все еще звучал приторно, сладко:

— Вы ведь Шелл Скотт, не так ли?

— Правильно.

Я сделал шаг назад, чтобы иметь возможность видеть всех троих одновременно. Домино стоял примерно в ярде справа от меня, плоскоголовый рядом с ним напротив меня, а «холодная рыба» — примерно в ярде слева, руки были скрещены у него на груди — наполеоновская поза.

— Ну, я знаю вас, Скотт. Мы находимся, фигурально выражаясь, по разные стороны баррикад.

— Угу, так мне говорили.

— Мне пришлось услышать то, что вы говорили Лилли, прежде чем я вошел.

— Да, совершенно случайно, очевидно?

— Совершенно верно. Вернулся, чтобы повидать Лилли. Не знал, что у нее кто-то есть. Да и вообще я услышал лишь самый конец разговора, к тому же я из тех людей, которые считают, что беседа куда лучше драки или стрельбы. Правильно?

— До сих пор все разумно.

— Если ты занят переговорами, значит ты не стреляешь, верно?

— Да, для этого существует ООН. Итак?

— Я не хочу никаких конфликтов с вами, Шелл. У вас известная репутация. Про вас знают даже в том месте, откуда я приехал. Мне просто хочется, чтобы всюду царил мир и дружба, давайте все жить в полном согласии и счастье.

— Мир — это изумительно.

Я вовсе не пришел в такой восторг, как ему, очевидно, хотелось. Я подозрительный сукин сын. Не верю решительно ничему, что мне говорят люди. Если это худы. Или же лжецы.

Поэтому я продолжал:

— Итак, вы вернулись сюда, чтобы сообщить мне об этом? Не так ли? Вы и двое ваших приятелей. Получается всего трое.

Раздраженное выражение промелькнуло на его красивом лице. Красивом в смысле смазливом… как у сводника. Разумеется, у него были шикарные черные волосы, волнистые, как шторм на море, но, к сожалению, излишне щедро покрытые бриллиантином. Римский нос, но тонковатый. Полные губы, крупные белые зубы, хороший подбородок. В отдельности в его наружности не было ничего плохого, но собранные воедино черты физиономии говорили о слабоволии. Не знаю, возможно, я был необъективен, завидуя тому, что он гораздо красивее меня. Впрочем, последнее едва ли, потому что практически любой мужчина — красивее меня.

— Вы болтливый хвастун, верно?

— Так некоторые считают.

На его физиономии вновь появилось благодушное выражение.

— Впрочем, это не имеет значения. Говорю вам правду: мы не хотим неприятностей ни с вами, ни с кем-либо другим. Я привел с собой ребят, чтобы вы с ними познакомились, узнали, кто они такие, чтобы впредь все было ясно.

Помолчав, он спросил:

— Полагаю, вам известно, что я Никки Домейно?

Я кивнул.

— Вот это Чарльз.

Он кивнул на ширококостную мускулистую «обезьяну».

— Чарльз Хейвер. Обычно его называют Чанком, толстым локтем. Возможно, вы слышали о нем?

— Нет, не доводилось.

Чанк глуповато улыбнулся и протянул руку:

— Вы отвечайте напрямик… Никто из нас не хочет неприятностей.

Возможно, эти парни говорили искренне, но я сильно в этом сомневался. Однако пожал ему руку. Сначала, разумеется, хорошенько уперся ногами в пол, потом захватил его пальцы, чтобы он не смог сжать мою, а сам уголком глаза наблюдал за Домино.

Ничего подозрительного.