Страшная сказка
Шрифт:
Гошу успели подхватить, прежде чем он стукнулся головой о камни. То есть сотрясения мозга он не получил, и вообще, это был не эпилептический припадок, как почему-то испугался Константин Васильевич, а просто пьяный обморок. Вполне объяснимый, учитывая то, сколько «серого вина» выпил нынче вечером господин Царев (это все видели) и сколько испытаний выпало за последнее время на его долю (это все помнили). Поэтому его не только подхватили, но и заботливо отнесли в автобус, где и уложили на диванчик в хвосте.
– Трясуны… мои трясуны… – пробормотал он, прежде чем впал в полное и окончательное забытье.
Надежда Гуляева
Апрель 2001 года, Северо-Луцк
Наконец-то поезд тронулся, и мрачная, насупленная фигура Руслана, топтавшегося под окошком, рывком уехала назад вместе со всем перроном, с толпой провожающих, с каким-то мужиком, верно опоздавшим к отправлению и теперь несущимся за вагоном вприпрыжку… Дурак, прыгал бы в первый попавшийся вагон, а то уйдет поезд без тебя!
Потянулись пристанционные постройки, запасные пути, и Надежда с облегченным вздохом откинулась на спинку диванчика. Какое счастье, какое блаженство остаться одной! Руслан из кожи вон лез, чтобы уговорить Хозяйку взять его, как всегда, с собой, но она была непреклонна: поеду одна, и все тут. Можно только удивляться непробиваемой толстокожести и наглости Руслана: после всего, что Надежда выдала ему, не заботясь о вежливости, не затрудняя себя подбором слов, высказала прямо ему в рожу все, что накипело за последнее время, – после всего этого он не разразился потоком ответного мата, не плюнул ей в лицо, не развернулся и не ушел, едва сдерживая желание ее убить. Он стоял, молчал, стискивал кулаки, слушал, не глядя на Надежду, а когда все же вскидывал на нее глаза, в них мелькало жалкое, собачье, побитое выражение. Но вместо того чтобы разжалобить, это почему-то озлобляло ее еще пуще. У нее даже шея зябла от злости, даже плечами начала она нервно дергать, окончательно теряя над собой контроль и выкрикивая Руслану уже вовсе какие-то несусветные оскорбления. Все, все самые мелкие ошибки, провинности, недоразумения поминала она ему в эту минуту, самые застарелые обиды, с тех первых дней, когда ее, ошалелую от собственной наглости девчонку, взял из эскортного агентства Алим Абдрашитов, уложил в свою постель – да так в ней и оставил.
Конечно, вся свита Алима смотрела на нее свысока, только самые умные с первых шагов начали осторожничать с любовницей Хозяина, которая с каждым днем обретала на него все большее влияние. Дольше всех противился ей Руслан. Как-то раз по пьянке Алим обмолвился, что его охранник даже представил ему фотографии, сделанные еще год назад, когда Надежда только начинала свою карьеру «топ-модели» (назовем это приличным, общепринятым эвфемизмом) и была полной дурочкой во всем, что касалось элементарной осторожности, – ужасные фотографии! Руслан не сомневался, что Хозяин взъярится и вышвырнет девку вон, однако на Алима фотки подействовали самым неожиданным образом. Вместо того чтобы оскорбиться, он возбудился. Вместо того чтобы исполниться отвращения к Надежде, он ощутил настолько острую потребность в ней, что вообще больше не расставался с этой странной, не то затравленной, не то распущенной, не то испуганной, не то высокомерной, чуточку угрюмой, молчаливой девушкой с непроницаемыми серо-зелеными глазами и напряженными губами.
Казалось бы, Надежда могла торжествовать, но слишком сильна была в ней чисто крестьянская осторожность перед всякой внезапной, невесть откуда свалившейся удачей, в глубине души она не очень-то доверяла своему черноглазому, молчаливо хихикающему за левым плечом союзнику, а потому постоянно была на стреме, жила с вечным ожиданием подвоха от судьбы. И, по большому счету, она должна была благодарить Руслана, который не давал затихнуть ее настороженности, недоверчивости, беспрестанно, втихую и открыто, насмехался над ней, подзуживал, уверяя, что скоро, скоро ее пресная красота осточертеет Алиму, всегда предпочитавшему девушек острых, пряных, с откровенной порчинкой, а главное – не послушных и молчаливых подушек-перинок, а умных женщин!
Надежда не пропустила ни одного из этих ехидных словечек мимо ушей. Они откладывались в памяти, словно дрожжи беспрестанно будоражили, оживляли ее душу, ум, натуру, принуждали не спать, не дремать, а гнаться за удачей… скользкой, будто золотая рыбка, так и норовившей выскользнуть из рук. Она умнела на глазах, она училась на каждом шагу, она заставила себя спрятать в карман природную застенчивость и сделаться хваткой, пронырливой, она стала совкая, как называли таких проворных девок в деревне Кармазинке.
Скоро она знала о делах Алима чуть ли не больше, чем он сам. Уроки английского и визажа, бухгалтерского дела и бальных танцев, игры на гитаре и этикета, плавание, шейпинг и политология, аудиторские курсы, курсы массажа, теннис и верховая езда – ей всего было мало, все интересно, она все на свете успевала. Едучи с одних курсов на другие, она читала в машине бухгалтерские отчеты из клубов Алима, плеер нашептывал ей в уши неправильные английские глаголы, а из глаз капали слезы оттого, что она никак, хоть ты тресни, не могла заставить себя запомнить хоть одно стихотворение. А ведь как это было эффектно, как красиво – иногда щегольнуть красивой цитатой! Да чтоб не из Высоцкого, а из Пушкина или Лермонтова. Или Мандельштама, к примеру. Но нет, анекдоты Надежда запоминала отменно, любимого своего Жванецкого могла цитировать с любого места вдоль и поперек, а вот со стихами… ступор какой-то у нее на стихи был.
А впрочем, черт ли был Алиму в этих стихах! Для него куда больше значило то, что Надежда нравится его друзьям, среди которых все чаще встречались не просто вульгарные скоробогачи, а люди по-настоящему высокопоставленные, ну и в постели ей не было равных. Как бы она ни устала, как бы ни мечтала лечь, свернуться калачиком и уснуть, стоило Алиму изъявить желание, она тут же ложилась на спину, или как там ему в голову взбредет, и являла собой пример неутомимости, бодрости и страстности. А потом, когда Алим вдруг перестал ее хотеть…
В дверь стукнули.
– Билетики проверим? – с искательной миной на лице заглянула проводница. В руках у нее, кроме черной кожаной раскладушки с билетами, был букет нежно-желтых тюльпанов. – Вам просили передать…
Улыбка слиняла с лица проводницы при виде ледяных глаз Надежды.
– Спасибо. Возьмите цветы себе, пожалуйста. Вот мой билет.
– Как же?! Такие чудесные! Я вам и вазочку подам.
– У меня аллергия на тюльпаны. Немедленно унесите, если не хотите, чтобы у меня тут астма началась!
– Хорошо, хорошо. Чайку не желаете?
– Спасибо, поздно уже, пора спать.
– Спокойной ночи…
Аллергия! Астма! Желтые тюльпаны – ее самые любимые цветы.
Надежда усмехнулась, глядя в быстро темнеющее окно, по которому вдруг зазмеились косые струйки – начинался дождь.
Тюльпаны, значит… Ну-ну! Руслан носом землю роет. Цветы от него, Надежда это знала доподлинно. Крепко задергался, ничего не скажешь, крепенько. Не ожидал, что пленникам удастся сбежать. Надежда не слушала никаких попыток оправдаться. Ох, сколько разных словес они нагородили, особенно Руслан и Розка! Равиль в этом смысле вел себя гораздо более сдержанно: рта не раскрывал. С другой стороны, смотреть на остатки выбитых зубов – не самое большое удовольствие, мальчик это должен понимать. Начала этот процесс сама Надежда – рукояткой зонтика, ну а довел дело до логического завершения Руслан. И Равилю еще повезло, что за него взялся Руслан. Потому что, если бы Надежда вполне дала волю своей ярости, Розка определенно лишилась бы своего красавчика-братца.