Шрифт:
Глаза смотрящего
Ужас – в глазах смотрящего.
Александр почувствовал, что за ним наблюдают, когда он сам в субботу днём наблюдал за Ксенией. Высокий черноволосый парень с курчавой шевелюрой понимал всю болезненность и безысходность своих действий, но никак не мог прекратить следить за белокурой красавицей.
Ксения жила в доме напротив и даже не подозревала о существовании Александра; между тем, парень давно приметил её, и с тех пор, как увидел, не мог забыть, выбросить из головы хотя бы на день. Вооружившись биноклем, он незаметно и неотступно следовал за её передвижениями тем, что только ему и оставалось, – глазами, алчущим взглядом. И этого способа поймать и обрести мечту Александру, естественно, было мало. Впрочем, можно ли говорить о мечте, когда речь о более низменных, однако и более древних чувствах и переживаниях?
Все мы, как говорится, вышли из пещеры, а некоторые по-прежнему там, но те, кто покинул её, вовсе не собираются самим себе в этом признаваться. Вот и Александр понимал, что с его внешними и умственными данными – а был он отнюдь не глупого десятка – найти девушку не составит труда… только что-то, будто чья-то неведомая сила, закоротила его волю и желания и заставила хотеть лишь Ксению, и никого больше. Это было наваждение, пелена тумана, ужасное и прекрасное забытье… короче говоря, болезнь.
Александр и сам всё отлично понимал, хотя бы каким-то краешком разума, мелкой частичкой осознанности, однако гнал прочь, пускай и правдивую, предательскую мысль. Выйти из пещеры намного сложнее, чем войти туда, там же, подобно любому человеку, и родившись.
Мысли о Ксении мешали учиться в институте – Александр недавно поступил на художественный, – вести быт… да просто есть и спать. Он понимал, что дальше так продолжаться не может, но страшился того, что наверняка последует за всеобъемлющей одержимостью – как закон, как наказание, как искупление. Александр ведь был умный парень; впрочем, разве это когда-либо имело хоть какое-то значение, если речь заходит о любви или о чём-то схожем? Любит ли он Ксению? Странный вопрос; конечно, нет, рассуждая с позиции здравого смысла, пусть все реакции организма и говорили об обратном. Он её не знал, да и не желал знать, по большому счёту; он просто её хотел.
А тут ещё этот взгляд… Словно чьи-то глаза наблюдают – бесстрастно и холодно, неотрывно, находясь одновременно и за пределами видимости и любого чувственного восприятия, и внутри самого Александра. Одержимость? Наверное… Тем не менее, у нормальных людей она никогда не проявляется в галлюцинациях, как бы затёрто и необъективно ни звучало понятие «нормальность».
Да и можно ли назвать происходящее с ним галлюцинациями? Он ведь почти физически ощущал эти глаза – страшные, непонятные, чуждые, а оттого ещё более пугающие. Он не представлял их, но знал об их существовании. И всё началось больно уж неожиданно, разом: когда он в очередной раз наблюдал в бинокль за раздевающейся Ксенией. Судя по тому немногому, что знал и хотел знать о ней Александр, она собиралась в душ. И ведь не задёргивает шторы! Будто не боится вуайеристов и прочих извращенцев, словно они для неё не существуют, и больше – невозможны как присутствующие и действующие в её жизни.
Александр неотрывно глядел в бинокль; на лбу выступила испарина – так происходило всякий раз, когда Ксения, точно бы дразня его, раздевалась в своей квартире. Неторопливо, чувственно, как будто напоказ… По крайней мере, такие ассоциации возникали у парня.
А что если она знает о нём? Не просто о том, что есть на белом свете Александр Востриков, юноша с горящим взглядом, но что этот человек преследует её взором и желанием и тем самым настоятельно требует от неё кое-чего определённого, боясь, однако, высказать это вслух? Даже банально познакомиться. И она играет с ним, вертит, как умная мышка, хвостом перед мордочкой глупой кошки, добиваясь… чего? Александр не знал – и не мог предположить. Но такая догадка распалила его ещё больше.
Он жил в квартире, купленной ему родителями, один, и в жилище Ксении он пока не замечал никого, кроме неё. Неужели столь красивая девушка может быть одинока? Хотя одиночество не зависит от внешности или других качеств, и даже напротив, люди инстинктивно сторонятся того, кто в чём-то лучше их самих, во всяком случае по мнению самих людей. И всё же, всё же… такая красивая, и – одна…
Ксения сняла верхнюю одежду и осталась в одном элегантном чёрном нижнем белье. Александр вытер пот тыльной стороной ладони… и вдруг почувствовал, что не способен больше смотреть. Взгляд, который он ощущал на себе, преследовал неотступно и с каждым мгновением делался всё заметнее, реальнее.
«Да что это такое, чёрт побери?!» – пронеслась мысль.
Он нехотя опустил бинокль и вынырнул из-за шторы. Он подумал, чтО будет, если кто-нибудь прознает о его постыдном увлечении и расскажет другим, и внутренне содрогнулся. Все ведь только и ждут, когда какой-нибудь красавчик и умница, баловень судьбы, сядет в лужу, не так ли?
Остаток дня Александр провёл в мучительных попытках отделаться от воспоминаний о стройной фигурке Ксении и от чувства, что кто-то неведомый, неописуемый смотрит за ним с неясной целью – разглядывает, точно блоху под микроскопом, – каждую секунду, каждый миг.
Наутро лучше не стало; ощущение чужеродного присутствия, этого кошмарного вуайеризма, только усилилось, начав заглушать мысли о Ксении.
Александр попробовал сходить на прогулку, а потом, вернувшись домой, заняться обедом, вложив в готовку всю креативность и страсть, на которые был способен. Не помогло. Орущий телевизор, показывающий очередной футбол, и бесшумная, бессловесная увлекательная книжка тоже потеряли всякое очарование и магию. Куда бы ни шёл, что бы ни делал, о чём бы ни думал, перед взором – как внутренним, так и внешним – стояли эти непредставимые, въедливые, буравящие глаза. Почему-то они казались ему огромными, больше, чем у любого другого существа, без радужки, с гигантским зрачком и ядовито-зелёным веком.
На следующий день надо было ехать в институт. Александр честно попытался отсидеть все занятия, но незримое присутствие мешало столь сильно, буквально сводило с ума, что он ушёл уже с третьей пары. Вернулся домой и понял, что ни завтра, ни когда-либо ещё не сможет не то что слушать преподавателей и отвечать на их вопросы, а просто появляться среди людей. Он уж и думать забыл о Ксении и её фигурке, глазах и прочих прелестях; он мечтал лишь об одном – чтобы морок, который настиг его, немедленно схлынул!
Куда там: во вторник всё сделалось ещё хуже. Одногруппники забеспокоились из-за его отсутствия, но Александр отговорился простудой. Вылечусь по-быстрому и вернусь в строй, утверждал он с бодростью и уверенностью, которых совсем не чувствовал.
В среду он валялся на кровати, не в силах превозмочь внезапно навалившуюся колоссальную усталость, что взялась неизвестно откуда. Александр с трудом поднялся с постели и съел готовый завтрак, даже не взглянув по пути в сторону бинокля, лежавшего на прикроватном столике и зазывно сверкавшего окулярами.