Страшные Соломоновы острова
Шрифт:
— Отлично, но откуда же этот негодяй достал винчестер? — упорствовал мистер Браун.
В это время Мак-Тавиш приподнял крышку. Управляющий вздрогнул. Ящик был пустой. Все переглянулись, онемев от ужаса. Гарривел, обессилев, упал на стул.
Мак-Тавиш злобно выругался.
— А что я твердил постоянно? Чернокожим слугам нельзя доверять.
— Дело становится серьезным, — согласился Гарривел, — но мы выкрутимся. Этим кровожадным неграм нужна хорошая встряска. Пожалуйста, господа, не выпускайте из рук ружей и во время обеда, а вы, мистер Браун, будьте добры приготовить сорок
Берти ненавидел рис с пряностями по-индейски и принялся за яичницу. Он почти покончил со своей порцией, когда Гарривел положил себе на тарелку яичницы.
Он взял кусок в рот и тотчас же, ругаясь, выплюнул.
— Это уже вторично, — зловеще объявил Мак-Тавиш. Гарривел все еще откашливался и отплевывался.
— Что — вторично? — содрогнулся Берти.
— Яд, — последовал ответ. — Повар будет повешен.
— Таким вот образом и погиб бухгалтер на мысе Марш, — заявил Браун. — Ужасная смерть. На судне «Джесси» рассказывали, что его нечеловеческие вопли были слышны на расстоянии больше трех миль.
— Я закую повара в кандалы, — пробормотал Гарривел. — К счастью, мы вовремя это обнаружили.
Берти сидел словно парализованный. На его лице не было ни кровинки. Он пытался говорить, но слышались лишь нечленораздельные звуки и хрип. Все с тревогой смотрели на него.
— Не говорите, не надо говорить! — воскликнул Мак-Тавиш напряженным голосом.
— Я съел ее, всю съел, целую тарелку! — вскричал Берти, словно человек, внезапно вынырнувший из-под воды и еле переводящий дух.
Страшное молчание длилось еще полминуты, и в их глазах он читал свой приговор.
— В конце концов, возможно, что это был не яд, — мрачно проговорил Гарривел.
— Позовите повара, — сказал Браун.
Вошел, скаля зубы, черный мальчишка-повар с проколотым носом и продырявленными ушами.
— Смотри сюда, Ви-Ви, что это значит? — заорал Гарривел, указывая на яичницу.
Вполне естественно, что Ви-Ви перепугался и смутился.
— Добрый господин каи-каи, — пробормотал он, оправдываясь.
— Пусть он съест ее, — посоветовал Мак-Тавиш. — Это будет лучшим испытанием.
Гарривел с яичницей бросился к повару; тот в ужасе обратился в бегство.
— Все ясно, — торжественно заявил Браун. — Он не хочет ее есть.
— Мистер Браун, не окажете ли вы любезность пойти и заковать его в кандалы? — Затем Гарривел беззаботно повернулся к Берти. — Все в порядке, дружище; комиссар разделается с ним, а если вы умрете, будьте покойны — его повесят.
— Я не думаю, что правительство пойдет на это, — возразил Мак-Тавиш.
— Но, господа, господа, — закричал Берти, — подумайте все же обо мне!
Гарривел соболезнующе пожал плечами:
— Грустно, дружище, но это туземный яд, и мы не знаем противоядий. Соберитесь с духом и успокойтесь, а если…
Два громких ружейных выстрела прервали его речь. Вошел Браун, зарядил винтовку и присел к столу.
— Повар скончался, — объявил он. — Лихорадка. Внезапный приступ.
— Я только что говорил мистеру Аркрайту, что с туземным ядом мы не умеем бороться, не знаем никаких противоядий…
—
Гарривел обозвал себя безмозглым идиотом и бросился за бутылкой джина.
— Сразу, друг мой, сразу, — наставлял он Берти, который отхлебнул две трети из большого стакана с чистым спиртом и, задыхаясь, кашлял, пока из глаз его не полились слезы.
Гарривел пощупал пульс, делая вид, что не может его прощупать, и усомнился в наличии яда в яичнице. Браун и Мак-Тавиш тоже стали сомневаться, но Берти уловил оттенок неискренности в их тоне. Он больше не мог ни есть, ни пить и украдкой стал щупать себе пульс под столом. Конечно, пульс все учащался, но Берти не догадался приписать это действию джина.
Мак-Тавиш, с винтовкой в руке, ушел на веранду, чтобы произвести рекогносцировку.
— Они толпятся возле кухни, — поступило его донесение. — И у них невероятное количество винчестеров. У меня есть план обойти их с другой стороны и напасть с фланга. Нанести первый удар, понимаете. Вы идете, Браун?
Гарривел, сидя за столом, продолжал есть, а Берти обнаружил ускорение пульса на пять ударов. Но все же при звуках начавшейся пальбы он вскочил с места. Среди треска винчестеров гулко выделялись выстрелы из ружей Брауна и Мак-Тавиша; пальба сопровождалась диким визгом и воплями.
— Наши ружья обратили их в бегство, — заметил Гарривел, когда голоса и выстрелы, удаляясь, стали замирать.
Едва только Браун и Мак-Тавиш вернулись к столу, последний снова отправился на рекогносцировку.
— Они достали динамит, — объявил он.
— Тогда и мы пустим в ход динамит, — предложил Гарривел.
Все трое положили по полдюжине палочек в свои карманы, зажгли сигары и направились к двери.
И вот тогда-то и произошел взрыв. Впоследствии обвиняли в этом Мак-Тавиша, и он согласился, что действительно употребил динамита больше, чем следовало. Как бы то ни было, а дом взорвался — он поднялся под углом, а затем снова осел на фундамент. Почти вся посуда, стоявшая на столе, разбилась вдребезги, а стенные часы с недельным заводом остановились. Вопя о мщении, все трое ринулись в беспросветную тьму ночи, и началась бомбардировка.
Вернувшись, они не нашли Берти. Он кое-как дотащился до конторы, забаррикадировался там и свалился на пол; его терзали пьяные кошмары, он умирал от тысячи всевозможных смертей; а вокруг него шел бой. Утром он проснулся совсем разбитый и с головной болью от джина. Он выбрался из конторы и увидел, что солнце стоит на своем месте, — вероятно, и Бог не покинул неба, ибо хозяева Берти были целы и невредимы.
Гарривел убеждал его погостить подольше, но Берти настоял на немедленном отплытии на «Арле» в Тулаги, где он и засел безвыходно в доме агента вплоть до прибытия парохода. Пароход был тот же самый, и дамы-туристки были те же, и Берти снова превратился в героя, а на капитана Малу по-прежнему никто не обращал внимания. Из Сиднея капитан Малу отправил два ящика с лучшим шотландским виски. Он не мог решить, кому отдать предпочтение: капитану ли Ганзену или мистеру Гарривелу, — кто из двух во всем блеске показал Берти Аркрайту жизнь Соломоновых островов, «суровую и кровожадную»?