Страшный рассказ
Шрифт:
Перелесок, казавшийся бесконечным, внезапно кончился. Над головой разлеглось огромное, утыканное холодными искрами звезд небо. Здесь, вдали от электрического зарева Москвы, звезд было столько, что даже дух захватывало. Луны не было, но звездного света с избытком хватало для того, чтобы Настя могла различать светлую ленту дороги у себя под ногами. Она даже видела беспорядочно разбросанные по дороге темные пятна и старательно их обходила, не пытаясь выяснить, что это такое — островки травы, какой-нибудь мусор, слегка подсохшие лужи или просто свежий навоз. Впереди приветливо перемигивались яркие, неправдоподобно голубые огни фонарей, освещавших главную улицу крошечного поселка; пройдя еще немного и поднявшись на верхушку низкого пологого бугра,
«Да наплевать, — снова раздражаясь, — подумала Настя. — Если старая варежка опять запрется и не будет открывать, возьму возле сарая полено и высажу окошко в кухне. Последняя электричка на Москву уже тю-тю, так куда я, спрашивается, пойду посреди ночи? А утром надо будет попросить кого-нибудь из знакомых парней как-нибудь потихонечку выдрать этот чертов крюк и утопить в нужнике. Сколько можно, в самом деле? Я за что ей плачу — за то, чтобы в собачьей будке ночевать?»
Она остановилась как вкопанная, разом забыв и о старухе с ее привычкой запираться на ночь, как в противоатомном убежище, и о новом сериале, и даже об исчезновении Ники Воронихиной. Сердце у нее ушло в пятки, дыхание замерло в груди, а глаза вытаращились.
На дороге, прямо перед ней, слабо поблескивая в звездном свете, стояла какая-то машина. Было слишком темно, чтобы определить марку или хотя бы цвет автомобиля, не говоря уже о номере. Честно говоря, Настя и средь бела дня, и в более спокойной обстановке далеко не всегда могла отличить «Запорожец» от «Форда», а «Тойоту» — от «Жигулей». Сейчас же она чувствовала, что близка к обмороку. Этой машине совершенно нечего было делать ночью на пустой проселочной дороге, посреди поля, с которого даже нечего было украсть, кроме недавно пробившихся ростков. Поблизости не горел костер, возле которого выпивала бы веселая компания, в машине не играла музыка — оттуда вообще не доносилось ни звука, и было невозможно понять, есть там кто-нибудь или нет.
Увы, отступать было некуда, и Настя нерешительно двинулась вперед, инстинктивно прижимаясь к противоположной обочине и уговаривая себя не трусить. Подумаешь, машина! В конце концов, там, в машине, вполне могла оказаться парочка, не нашедшая лучшего места для занятий любовью. Правда, тогда было непонятно, почему они выбрали для своих развлечений чистое поле, да не просто поле, а дорогу к пригородной платформе, по которой нет-нет да и проходил кто-нибудь — вот, как Настя сейчас. Впрочем, Настя тут же успокоила себя тем, что люди попадаются разные. Некоторые ловят особенный кайф, когда рискуют попасться кому-то на глаза, а некоторые вообще напиваются до такой степени, что им уже безразлично, где совокупляться — хоть на дороге, хоть на стреле подъемного крана, хоть в канализационном люке.
Представив себе секс в канализации, Настя брезгливо сморщила носик, и в этот момент фары стоявшей у обочины машины вспыхнули и ударили ее по глазам слепящим белым сиянием. Вскрикнув от неожиданности и испуга, она прикрыла глаза рукой и машинально отступила на шаг.
Она услышала щелчок открывшейся дверцы, и перед ее мысленным взором, будто наяву, встала ужасная и отвратительная картина: Настя увидела себя самое, растерзанную, в разорванном снизу доверху платье, с непристойно раскинутыми, неестественно вывернутыми, испачканными кровью и грязью голыми ногами, с открытыми глазами и прилипшими к мертвому лицу комьями земли, лежащую в поле в десятке метров от дороги, беззащитную перед полными жадного любопытства взглядами посторонних людей, мертвую, с ползающими по щекам мухами. Работая на «скорой», она слишком часто видела подобные картины наяву, чтобы сейчас ей нужно было хоть что-то сочинять. Дико закричав сдавленным от ужаса голосом, она бросилась прочь, не разбирая дороги, и почти сразу же упала, споткнувшись о какую-то кочку.
Ее колено с маху опустилось во что-то мягкое, скользкое. Запахло коровьим навозом. Замычав от отвращения, Настя попыталась подняться, но не успела. Сверху на нее обрушилось тяжелое тело, и сильная, странно узкая ладонь сразу же плотно прижала к ее лицу влажную тряпку, знакомо и тошнотворно воняющую хлороформом. Настя отчаянно замотала головой; пытаясь вырваться, стряхнуть со рта и носа пропитанную дурманом материю, но та лишь плотнее прижалась к лицу, окончательно перекрывая доступ кислорода. Настя полной грудью вдохнула отраву, слабо дернулась несколько раз и, наконец, затихла.
Ее нашли рано утром на том самом месте, где она упала. Глаза у нее были закрыты, зато рот, напротив, широко открыт. Это показалось нашедшим ее людям странным, но их недоумение так и осталось неразрешенным, поскольку никто не потрудился поставить их в известность о результатах вскрытия. Вскрытие же показало, что медсестра Анастасия Стрешнева умерла от удушья, причиной которого послужил с силой засунутый ей глубоко в горло мобильный телефон одной из последних, очень популярных в молодежной среде моделей.
Глава 11
Рубен Ашотович раздраженно бросил трубку на рычаги и потянулся было к стоявшему на краю стола стакану минеральной воды, но сделать глоток, о котором мечтал на протяжении последних десяти минут, так и не успел, потому что телефон зазвонил снова.
Отпустив сквозь зубы короткое ругательство на языке, которого в этом здании никто не понимал, Рубен Ашотович свирепо покосился на телефон и все-таки взял стакан. Минералка, как и следовало ожидать, успела степлиться, пока он ругался с этим ослом из отдела снабжения, опять потерявшим где-то между Москвой и Сыктывкаром два вагона так необходимой издательству бумаги. Брезгливо кривясь, Рубен Ашотович сделал два глотка. Вода сразу же выступила испариной на его широком смуглом лице, каплями росы заблестела на проклюнувшейся среди смоляных волос коричневой лысине. Рубен Ашотович почувствовал, что под мышками становится горячо и скользко, и обозвал нехорошим словом ни в чем не повинный вентилятор, который исправно гудел в двух шагах от него.
Телефон продолжал звонить. Рубен Ашотович закатил к потолку глаза, похожие на крупные черные маслины, и мысленно поклялся себе, что, если это снова звонит снабженец, решивший оставить за собой последнее слово, он, Рубен Ашотович, уволит кретина прямо по телефону. Давно пора это сделать, благо удобных случаев подворачивалось сколько угодно, а он, старый ишак, все тянул, все жалел… Как же, ведь у человека семья, дети, да и специалист он не такой уж плохой, просто не хватает ему разворотливости…
«Уволю, — решительно подумал Рубен Ашотович. Думал он, как обычно, на родном языке — так ему казалось легче, особенно когда думать и решать надо было быстро. — Уволю, клянусь! Сколько можно его жалеть? Он ведь меня не жалеет, я для него — просто лицо кавказской национальности, вроде торговца урюком с рынка, которого надо гнать из Москвы. Дурак, клянусь, дурак! И, что хуже всего, ничему не хочет учиться…»
Он поставил стакан, сильнее, чем нужно, припечатав его донышком к крышке стола, и сердито сорвал трубку, едва не опрокинув при этом вычурный, выполненный в стиле ретро телефонный аппарат, блестевший и переливавшийся фальшивой слоновой костью и не менее фальшивым золотом. В волосатой, унизанной перстнями коричневой лапище Рубена Ашотовича вычурная телефонная трубка выглядела какой-то ненастоящей.