Страшный сон писателя Тюшина

Размышляя впоследствии над причинами столь ярко приснившегося ему кошмара, писатель Тюшин отмечал две основных.

Первая, и, вероятно, главная – продиктованный суровой необходимостью выход из очередного запоя. Причем необходимость эта носила физиологический, а не деловой характер, ибо каких-либо срочных дел у Тюшина давно уже не было. Да и запои его были не из того разряда, когда человек пластом лежит на диване в отключке, но время от времени, проявляя слабые признаки жизни, наливает стакан из стоящей на полу рядом с диваном бутылки и втискивает его содержимое в себя.

(Хотя в скобках следует заметить, что Тюшин, человек еще не пожилой – ему едва перевалило за сорок – в последние годы к подобной форме продвигался уверенными семимильными шагами).

Но пока же во время запоя он вполне функционировал. Вставал рано – «подбрасывало» иногда чуть ли не в пять утра. Мог зайти в какой-нибудь магазин «Книгочей» и, поблуждав взглядом по глянцевым корешкам, веско поинтересоваться, как расходится его последняя книжка – выпущенная, впрочем, гомеопатическим тиражом за счет меценатствующего товарища школьных лет. Или посетить редакцию журнала, чтобы осведомиться о сроках возможной грядущей публикации – не без тайной, правда, надежды присоединиться к ежедневной редакционной попойке.

(Отметим опять же в скобках, что вышеуказанные заботы относились, скорее, к прошлым годам, ибо в последнее время Тюшин ничего «своего» не писал, пробавляясь случайными заказными брошюрками анекдотов, а также газетными, солидно выражаясь, материалами, а попросту заметками «на тему», и всё больше увязал в долгах).

В своих скитаниях по городу писатель старался не разминуться ни с одним попутным «разливом», пропуская по сто-сто пятьдесят граммов водки и добиваясь тем самым выдающихся показателей в суммарной дозе.

Так могло продолжаться дней семь-восемь. На рекорд страны это, разумеется, не тянуло, но Тюшину вполне хватало. Разово полученные деньги быстро заканчивались, и в аккурат в это же самое время организм начинал подавать своему владельцу недвусмысленные сигналы о том, что алкоголя более не приемлет.

Писатель залегал дома. Раз по десять на дню его выворачивало желчью, в голове пели ростовские колокола, сердце билось сильно, но с какой-то мерзкой хитрецой, с задержкой. Будто перед каждым ударом ехидно задумывалось – а не остановиться ли мне прямо сейчас? – и ну к черту этого мудака… Писатель пару дней лежал в лёжку, пия лишь воду, – и только к вечеру второго дня начинал полегоньку принимать пищу.

Два этих мучительных дня разделялись, естественно, еще более мучительной ночью. Она-то обычно и заполнялась «незабываемыми образами».

Как-то раз, например, писателю пригрезилось, что мир таинственным образом лишился свойства симметрии как такового – то есть ничто под луной уже не могло обладать собственной драгоценной осью, быть соразмерным и пропорциональным. Ни строение, ни бабочка, ни человек… И вот на глазах окружающая действительность стала стремительно перерождаться, принимая всё более фантастически уродливые формы. По-научному выражаясь, мутировать, и, таким образом, идти к полной погибели. Но всё же, это было как-то не очень страшно, слишком уж мультипликационно, даже раскрашено в соответствующей гамме. Хотя при наблюдении этакого зрелища становилось не по себе.

А в другой раз Тюшину приснилось, что с ним заговорил его кот. Причем заговорил нехотя, мимоходом, как бы и не желая иметь подобного собеседника.

В том сне Тюшин куда-то торопливо собирался, путано искал второй носок, при этом вещи злонамеренно и целеустремленно расползались по комнате. Внезапно серый кот Яша, не спеша проходя мимо раздраженно мечущегося хозяина, спокойно заметил об искомом носке:

– Да вон там он заховался, слева, под диваном.

– Когда это ты научился говорить?! – остолбенел Тюшин.

– Слушал-слушал, как ты треплешься по телефону, и научился, – непочтительно ответил кот.

– Но откуда взялось это «заховался»?

– Телевизор смотрю…

– Ну, Яша Котов, ну, манул ушастый! – только и выдавил писатель.

– Вот – опять обзываться, – отреагировал кот.

После этого сна писатель стал внимательно приглядываться к коту, находя его взгляд значительно более осмысленным, а физиономию куда более выразительной, чем у большинства своих знакомых. И даже в доказательство того, что «манул» вовсе не ругательство, образованный Тюшин зачитал Котову статью из биологического энциклопедического словаря:

«Манул. Млекопитающее рода кошек. Длина тела около 50 см. Уши закругленные, ноги короткие. Шерсть длинная, желтовато-серая. Обитает в степях и пустынях. Живет в норах тарбаганов, расселинах скал. Питается грызунами».

Кот слушал, внимательно глядя хозяину в глаза, а в конце чтения повертел шеей, будто не понимая, какая все-таки была необходимость сравнивать его с лохматым коротконогим беспризорником, нагло вселяющимся в норы каких-то неведомых несчастных тарбаганов и жрущим всякую дрянь…

Второй причиной ночного кошмара Тюшин определил одну историю, услышанную им от приятеля-фотографа. Прямого или даже косвенного отношения к сну она не имела – скорее, отношение ассоциативное.

Приятель Тюшина работал в морге судебно-медицинской экспертизы. Туда доставлялись несчастные, которых постигла насильственная или внезапная смерть, а также неопознанные трупы, в основном бомжей. Этих обычно привозили в марте, когда таял снег – и потому персонал называл их «подснежниками». В общем, клиентами морга были люди, ушедшие в мир иной не совсем так, как предписано добропорядочным законопослушным гражданам. Соответственно и тела их в первоначальном виде частенько не укладывались в траурные стандарты, приличествующие при погребении.

Однажды Тюшин побывал в этом печальном учреждении. Вызвать приятеля в вестибюль по местному телефону и обговорить дело без захода в недра морга не удалось. Тюшин открыл дверь и оказался в специфическом запахе, в длинном коридоре, у стен которого там-сям стояли каталки с мертвыми телами. На краешке одной из них, где два изможденных трупа лежали «валетом», примостился и безучастно покуривал санитар в нечистом белом халате. По обеим сторонам коридора шли раскрытые двери, ведущие в небольшие залы.