Страшный суд
Шрифт:
— Цветы хотим возложить, Станислав Семенович, — сказал он. — Владимиру Ильичу. К памятнику, по случаю дня рождения, значит… Не хотите поучаствовать?
— Святое дело! — отозвался я на этот призыв. — Буду непременно! И Геннадий Иванович придет, напарник мой и настоящий коммунист. Разумеется, с цветами…
На двадцатое мы ждали пятый том «Современного русского детектива», беспрестанно звонили подписчики, спрашивали очередную книгу восстановленного мною издания, но как бывало уже не раз электросталевские полиграфисты сорвали график, и теперь оттягивали запуск злополучной книги, ссылаясь на подброшенные им учебники, находили массу объективных
А выпуск очередного «Русского детектива» мог и наше материальное дело резко поправить, ибо сбыт «Вторжения» не шёл, жили за счет наложенного платежа да скупо капающих сумм задатка по вяло текущей подписке.
Хаос в стране породил и хаос на книжном рынке. Круто взлетели цены на бумагу, картон, бумвинил и другие материалы. Резко возросла плата за типографские услуги. Вздорожала стоимость почтовых отправлений. А главное — скурвилсянарод.
Соотечественники старались словчить, хапнуть, слямзить, надуть и всячески объегоритьдруг друга.
Верить кому бы то ни было стало невозможно.
Лгали президенты, лгали премьеры и вице-премьеры, лгали по всем каналам Останкина, лгали «Известия» и насквозь фальшивые «Куранты», а про попцовские радио и телевидение и говорить не приходилось. Эти дерьмократылгали так, что у слушающих их и смотрящих в ящикволосы дыбом вставали…
Порой казалось, что таки приперли развратителей и архиворов к стенке, как сделал это Руцкой в потрясающих суперразоблачениях, прохиндеи и взяточники были названы поименно, их оставалось теперь, образно выражаясь, поставитьк стенке.
Ан нет! Возникали в ящикекурковы, митковы, киселевы, сорокины и еще легион искариотови пытались доказать, что обвинения смельчака пилота, подкрепленные документами — лабуда.
Потом влезал в экран великий банщик и массажист всех времен и народов некто Рязанов и поддавал пару, нагнетая атмосферу жаркой любви обвешанных лапшой налогоплательщиков к всенародно обожаемому дедушке Боре, эдакому пасхальному ультра-благо образному патриарху с аккуратно расчесанным пробором в благородной седине.
Самым обидным было осознание того, что на соотечественников беспардонная и тошнотворная пропаганда оказывала определенное воздействие. Еще оставались в стране люди, которые по инерции продолжали верить официальным источникам информации.
Увы, были еще такие, были… И никому оставалось невдомек, что вовсе рядом с Власихой милое семейство воздвигло в Успенском четырехэтажный дворец за миллиард рублей из карманов избирателей, медные пластины крыши которого планируется покрыть сусальным золотом. Так писала об этом «Советская Россия», по крайней мере, в номере за 22 апреля 1993 года, вдень рождения Ленина.
Бедный Ильич, наверное, в Мавзолее не раз с бока на бок перевернулся.
…В эти дни я зачитывался «Народной монархией» Ивана Солоневича.
Книгу мне подарил Анатолий Ланщиков, привез ее на Власиху, когда посетил меня неделю назад с дочерью Светланой.
Я раскрыл наугад увесистый том где-то на середине и зачитался так, что с трудом оторвался от удивительного текста, решив прочитать сей увесистый труд с начала и крайне внимательно, как говорится, с карандашом.
Идеи Солоневича, связанные с определяющей линией русского национального характера, которую философ-эмигрант назвал доминантой,настолько ошеломляюще и исторически безупречны, что заслуживают отдельного разговора, о русскойнациональной доминанте мне не раз и не два придется говорить в этом повествовании.
Сейчас же не могу не сказать о почти текстуальном совпадении наших с Солоневичем взглядов на великую вреднуюлитературу — так у аргентинского изгнанника, святую русскую литературу — по Томасу Манну.
Ссылаясь на речения Оскара Шпенглера, Альфреда Розенберга и других западных умников,Солоневич убедительно доказывает, что идеи эти, списанные из разглагольствований Максима Горького, каратаевских бредней Толстого, истерического желания пострадатьДостоевского, превращались в призывы немецких профессоров организовать очередной «Дранг нах Остен», провоцировали европейских, а теперь вот и заокеанских политиков на бессмысленные смертоубийства, которые никогда не достигали — и не достигнут! — цели.
— Но увы! — восклицает Солоневич. — Ни одна последующая сволочь не вынесла никаких уроков из живого и грустного опыта всей предшествующей сволочи…
И проамериканская, добавим, компрадорская сволочь наших дней в том числе.
Но я самостоятельно, ведь прежде о Солоневиче и не слыхал даже, пришел в 1989 году, а подсознательно скорее всего гораздо раньше, к выводу о том, что русская литература, наплодившая сонм,так называемых, лишнихлюдей, бездельников и прохвостов, Плюшкиных и маниловых, иудушек головлевых и акакиев акакиевичей, легионы дебильных жителей города Глупова, братьев Карамазовых и раскольниковых, симпатичных обломовых и никчемных фирсов, литература, заявлявшая миру, что велика Земля Русская, да порядка здесь нету, находится в огромном и неоплатном долгу перед русским народом.
В 1989 году, создав первое «Отечество» при Военном издательстве и готовясь сделать ставку на издание русской крутойсюжетной литературы, стремясь ввести в духовный обиход соотечественников сильногогероя, рыцаря без страха и упрека, защитника униженных и оскорбленных, я формулировал собственные мысли именно так, как спустя четыре года прочитал у Ивана Лукьяновича.
Но вот Иван Солоневич обращает горький упрек русской литературе, гигантскому кривому зеркалуроссийской действительности:
«Немец Оскар Шпенглер, автор знаменитой «Гибели Европы», писал:
«Примитивный московский царизм — единственная форма правления, еще и сейчас естественная для русского… Нация, назначение которой — еще в течение ряда поколений жить вне истории… В царской России не было буржуазии, не было государства вообще… Вовсе не было городов. Москва не имела собственной души».
Оскар Шпенглер не принадлежит к числу самых глупых властителей дум Германии — есть значительно глупее. И эту цитату нельзя целиком взваливать на плечи пророка гибели Европы: он все это списализ русской литературы. У нас прошел как-то мало замеченным тот факт, что всянемецкая концепция завоевания востока была целиком списана из произведений русских властителей дум. Основные мысли партайгеноссе Альфреда Розенберга почти буквально списаныс партийного товарища Максима Горького. Достоевский был обсосан Западом до косточки.