Страсть и цветок
Шрифт:
Она с неподдельным интересом слушала рассказ лорда Марстона, потому что мысли ее ни на минуту не могли перекинуться на предмет, который не имел бы отношения к князю.
На всем протяжении пути из Парижа в Одессу лорд Марстон не переставал замечать, как с каждым днем красота Локиты становится все ослепительнее, пока однажды он не спросил себя, возможно ли в этом мире существование женщины прекраснее этой.
Князь сдержал слово, данное им мисс Андерсон, и отправился в Россию сразу же после ее кончины.
Лорд Марстон
Когда же они воротились домой с крошечного английского кладбища, он решил посвятить Локиту в планы князя:
— Как только вы почувствуете, что готовы к путешествию, мы едем в Марсель, где нас будет ждать яхта.
— И куда мы поплывем? — спросила Локита, и ее потускневшие от слез глаза озарились светом.
— В одно место, в котором дважды в жизни вам уже довелось бывать, хотя я и сомневаюсь в том, что у вас сохранились о нем какие бы то ни было воспоминания, — улыбаясь, ответил лорд Марстон.
— В Одессу?! — на одном выдохе вымолвила Локита.
Лорд Марстон кивнул:
— У князя там есть дворец. Правда, последние несколько лет он в нем не появлялся.
— Одесса! — еле слышно прошептала Локита. Лорд Марстон почувствовал, что Одесса для нее — город, связанный не только с памятью о беззаветно любимом отце, но и с матерью, которой она почти не знала.
Им пришлось еще на небольшой срок задержаться в Париже, с тем чтобы Локита смогла выбрать себе платья в дорогу.
От лица Локиты лорд Марстон обратился к поверенному ее отца и выяснил, что на ее имя была оставлена приличная сумма, а также переведено содержание, которое в дальнейшем должно было выплачиваться ей ежемесячно.
Правда, все это было трудно сравнивать со средствами, отписанными в ее пользу князем, когда он решился на лжеженитьбу.
Впрочем, лорд Марстон счел за благо не упоминать об этом, а просто уведомил Локиту, что та может выписывать чеки на любые суммы, а о платежах он позаботится сам.
Локита отправилась за туалетами к Ворту, ибо во всем Париже не было равных ему в размахе воображения, в способности добиваться в своих моделях того привкуса сказочности, который отличал и танец Локиты.
Первая же встреча Локиты со знаменитым английским кутюрье вдохновила того на увлеченную работу по созданию оправы, достойной столь изысканного совершенства.
Поскольку же в нарядах, которые она подбирала, ей предстояло появиться на глаза любимого человека, она не только с великим тщанием отнеслась к примеркам, но когда те остались позади, придала платьям, которые предпочла, особый налет загадочности, что было бы не под силу другой женщине.
Любуясь теперь этими золотыми волосами, мерцающими в брызжущих потоках света, бледно-зеленым платьем, подобранным в тон ее зеленоватым глазам, лорд Марстон подумал, что при всех исключительных дарованиях его друга Локита — личность не менее незаурядная.
Еще с отроческих лет будучи нежно привязан к князю, он не мог не чувствовать, что в Локите тот нашел не только достойный себя идеал, но и человека, которому под силу пробудить колоссальные, но до сей поры дремавшие в нем возможности.
— Мы можем сойти на берег? — нетерпеливо осведомилась Локита.
— Сначала мы должны дождаться инструкций, — с улыбкой отвечал лорд Марстон.
В каждом порту, в который они заходили на пути к Одессе, им вручались письма от князя вместе с подарками и цветами для Локиты.
Она с таким нетерпением предвкушала появление этих весточек, что в какое бы время суток яхта ни заходила в гавань, она всегда стояла на палубе, ожидая посыльного, неизменно встречавшего яхту у причала.
Письма всегда доставлялись в порт экспрессом, но Локите, ожидавшей их с восторженной романтичностью, всегда представлялось, будто письма эти доставляют ей всадники, проскакавшие сотни миль по диким, незаселенным землям.
Каждый раз ей казалось, что на пристань, стоя в стременах, галопом вылетит посыльный, сжимающий в зубах поводья и бешено потрясающий кинжалом или шашкой.
Она знала, что так выглядят верховые кавказской гвардии — которых звали «Свирепыми орлами», — когда им хочется щегольнуть своим непревзойденным искусством выездки, а лорд Марстон в свою очередь рассказал ей, что однажды видел, как князь мчался во главе своей свиты именно в такой манере.
Но каким бы образом ни приходили к ней эти письма, всякий раз по их прочтении щеки Локиты розовели, глаза излучали счастье, а сама она делалась от того прекраснее, чем прежде.
Локита не подозревала, что любовные письма могут быть так проникновенны и выразительны, написаны с такой достоверной силой чувств; ей казалось, будто князь стоит от нее в двух шагах и то же самое говорит вслух своим низким, раскатистым голосом и сердца их бьются вровень одно с другим.
Не только письма, как таковые, но и букеты цветов, с почти непостижимой расточительностью заказанные для нее во всех портах по пути следования, содержали послания на том языке, что понятен был только им двоим.
Звездчатые орхидеи, целомудренные лилии, розы в крошечных бутончиках, туберозы, жасмин, белая сирень — все они заключали в себе некий относящийся к ней самой смысл, который князь доносил до нее с помощью цветов.
Были, разумеется, и подарки; о большинстве из них Локите даже не доводилось мечтать, как, например, о пригоршнях жемчуга, мелкого, безупречной формы, который, соприкасаясь с ее кожей, обретал лучезарную прозрачность.
Попадались в числе подарков и бриллиантовые броши на манер «бабочки», в данном случае избавленные от налета чрезмерной роскоши, которая отличала его самый первый дар, но безукоризненно решенные в каждой своей детали.