Страсть с повинной
Шрифт:
— Итак, у мистера Максвелла опять приступ. — Грубоватый шотландский акцент естественно сочетался с коренастым, невысокого роста мужчиной, который прошел мимо Ребекки в холл. Он обернулся:
— Вы ведь не миссис Джеймс? — Его серые глаза неодобрительно взглянули на ее бледное лицо.
— Я миссис Максвелл, жена Бенедикта. — Впервые она произнесла эти слова вслух и почувствовала некоторую гордость. — Миссис Джеймс в отпуске, — объяснила она и протянула врачу маленькую руку для рукопожатия.
Доктор Фалькирк просиял и так энергично стал трясти ей руку,
— Вот оно что! Значит, старый черт наконец-то женился. Мои поздравления! Когда же была свадьба?
Ребекка почувствовала, что краснеет.
— Вчера, — ответила она тихо. — Но, пожалуйста, пойдемте наверх, к Бенедикту. — К ее удивлению, врач разразился хохотом и не унимался, поднимаясь следом за ней по лестнице.
— Тогда все понятно, от нервного напряжения тропическая болезнь обострилась. На свете не так много вещей, которые могут травмировать мужчину больше, чем женитьба. Пошли, поглядим на него, и не волнуйтесь. Денька через два он будет как огурчик. — Продолжая посмеиваться, врач вошел в спальню.
Ребекка стояла у кровати, пока он проверял пульс, затем приподнял веки, причем Бенедикт не шелохнулся.
— Да, точно, как я и предполагал. Он подцепил это в Бразилии. Там сотни, а то и тысячи тропических болезней, некоторые из них даже не имеют названий в нашей медицине. Но мы определили его заболевание в первый же год, как он вернулся в Англию; нет причин для волнения. Видимо, в связи со свадебными хлопотами он позабыл принять профилактические меры. Вы уже дали ему хлорхинин?
— Да. — Она взглянула на часы — десять тридцать утра — и только тут сообразила, что на ней всего лишь халат. Боже мой, что подумает о ней доктор? Она покраснела и пробормотала:
— Точно не скажу когда, через десять минут после нашего телефонного разговора.
— Ах так, значит, в шесть тридцать. Пусть поспит, дайте ему две дозы сегодня, а завтра и послезавтра — по одной, и все будет в порядке. Одной таблетки раз в неделю достаточно, чтобы таких историй не было, но, видимо, он опять забыл.
Врач замешкался, его серые глаза оглядели Ребекку с головы до ног, отметив ее хрупкое телосложение и пунцовый румянец.
— Если вы затрудняетесь в уходе за больным, я могу прислать сиделку или поместить его в частную клинику. Правда, это будет в первый раз.
— Нет, о нет! — воскликнула Ребекка. — Я могу сама за ним ухаживать. — Она была нужна Бенедикту, и, может быть, это единственный шанс, когда она смогла бы проявить всю свою любовь и заботу о нем. Она ни за что не позволит чужим людям занять ее место.
— Отлично, — улыбнулся доктор Фалькирк. — Но если у вас будут проблемы, позвоните мне завтра утром. Пусть он полежит в постели или по крайней мере побольше отдыхает, и советую вам, увезите его в свадебное путешествие, подальше от дел и от Бразилии с ее индейцами. Если бы он туда не наведывался, то давно бы уже излечился.
— Я постараюсь, — сказала Ребекка, тоже улыбнувшись.
— Молодожены трудно поддаются убеждениям; но вы так очаровательны, что нужно быть
Вернувшись в кабинет, она позвонила в Брайтон, где Даниэль находился со своими вновь обретенными родственниками. Ребекка рассказала в двух словах, как обстоят дела, Жерару Монтеню; его реакция была на удивление спокойной. После короткого разговора с Даниэлем, который отнюдь не скучал, развлекаясь со своими двоюродными братьями, и как раз собирался на пикник, она положила трубку и поспешила наверх.
Бенедикт спал неспокойно. Ребекка смотрела на него некоторое время, затем достала из ящика комода чистое белье, а из гардероба — простое хлопчатобумажное синее платье и направилась в душевую. Она не стала там задерживаться и через пять минут была снова у постели Бенедикта, где и оставалась долгие часы жаркого летнего дня. В два часа ей удалось еще раз дать ему лекарство, а потом с большим трудом она обмыла его пылающее тело, а также сменила постельное белье.
Бенедикт испытывал попеременно то сильный жар, то озноб. В его неразборчивом бормотании часто упоминалось ее имя. Она прижимала к груди его руки, желая ему скорейшего выздоровления; то она чувствовала себя безмерно счастливой оттого, что снова обрела любовь, то вдруг впадала в отчаяние, думая о будущем.
Потом она заставила себя спуститься в кухню и кое-что съесть из холодной закуски и выпить чашку кофе. Наполнив кувшин апельсиновым соком для больного, она вернулась к нему.
Солнце садилось, словно пылающий шар из красного золота, наполняя комнату розовым светом. Бенедикт сидел на кровати с всклокоченными волосами и диким взглядом золотистых глаз.
— Где ты была? — спросил он грубо. Свет вечернего солнца озарял его изнуренное болезнью лицо. — Я думал, что ты меня бросила.
— О, Бенедикт! — воскликнула она, подбегая к нему. Она поставила кувшин на тумбочку и схватила его руку. — Мне и в голову не приходило, что можно оставить тебя одного. Я просто ходила попить. — Она села на край кровати, держа его за руку. — Как ты себя чувствуешь? Я так беспокоилась. — Другой рукой она погладила его небритый подбородок.
— Ребекка… О Боже! Я думал…
На мгновение у нее защемило сердце от той неприкрытой беззащитности, какую она увидела в его глазах, и, не дав ему договорить, она зачастила:
— Молчи, побереги свои силы, кстати, как раз время принимать лекарство. Тебе надо побольше пить. А теперь отдохни, — проговорила она тихим голосом.
Губы Бенедикта скривило нечто подобное улыбке:
— Моя собственная Флоренс Найтингейл. Отвернувшись от него, Ребекка налила сок в кружку. Она его любит, но теперь, когда он пришел в сознание, незачем ему это показывать… Напустив на себя бесстрастность, она протянула ему стакан.
— Выпей соку, а вот твоя таблетка. — Она держала таблетку в другой руке, но, к ее огорчению, Бенедикт был не в силах взять стакан; руки его тряслись, и Ребекка помогла ему поднести стакан к сухим, потрескавшимся губам.