Страсти Евы
Шрифт:
Во славу Выручающей Богини Судьбы Никита отлучается по своим делам.
– Хочу задать тебе вопросик, Гробовой, - точит его задиристым взглядом Бобби.
– Поговаривают, ты передумал подавать заявку на участие в «Искусстве генетики»? Как же так? Ты же в прошлом году стал лауреатом со своими морскими опытами.
Гавриил Германович буравит его взглядом из-под лениво опущенных ресниц:
– Подарил тебе шанс на победу, Уилсон.
Бобби прыскает ядовитыми смешками:
– Скажи лучше, второй раз купить победу не получится.
– Тебе
Его лицо оживляет обезоруживающая улыбка, при одном взгляде на которую я согрелась бы даже в зимнюю стужу.
– Все живы?
– звучит из прихожей веселый вопрос Никиты, в руках он несет сырную тарелку и упаковку нефильтрованного пива.
– Спасибо, но мне еще по делам ехать, - жестом руки отказывается Гавриил Германович от протянутой ему бутылки и подносит фужер с минеральной водой ко рту.
Я засматриваюсь, как во время глотка кончик его язык пробегает по верхнему небу. Само собой, такое нездоровое влечение до добра меня не доведет. Я отлепляю затекшего «зайку» от «зайки», прибитого к полу, и бреду на кухню остудить нервы у открытого холодильника.
С террасы доносится грозный голос до боли знакомого мужчины. Стеклянная дверь здесь тоже имеет выход к морю, но, в отличие от гостиной, плотно загорожена жаккардовой шторой и белым тюлем. В щелку мне видно, что по деревянной террасе с айфоном возле уха расхаживает мрачный Гавриил Германович. Он жестикулирует свободной рукой, его разгневанный взор устремлен к простирающейся по морской глади лунной дорожке.
Чтобы лучше слышать, я тихонечко высовываю ухо в приоткрытую дверцу, ну а чтобы лучше видеть, чуть отодвигаю тюль.
– …Твою мать, я был достаточно терпелив к лживой суке!
– зло шипит Гавриил Германович в трубку.
– Я четвертую гребаную тварь, коль скоро увижу в имении! В другой раз ты ей не поможешь!
И надо же такому случиться, сквозняком вытягивает на террасу тюль, на что Гавриил Германович резко оборачивается. Взывая к Небесам не уличать меня в подслушивании, я скрываюсь с места преступления.
– Госпожа Воронцова!
– громовой голос за спиной заставляет меня подпрыгнуть, и мой пульс тоже.
Со скрещенными на груди руками Гавриил Германович возвышается посреди кухни. Белый тюль позади него владычественно развевается белыми крыльями архангела, пришедшего за моей маленькой грешной душой.
– Вы что-то хотели от меня, Гавриил Германович?
– Очень может быть, - молвит он, не меняя позы, но на его губах появляется трудно различимая улыбка.
– Что именно Никита рассказал вам о трехлетии?
– Э-э… он сказал, мы с вами весело проводили время, - неловко жмусь я, атакуя ногтями ладонь.
– Вы разрешали себя мучить. Вы были моей… куклой.
– Я сделал себя вашим рабом, - корректирует он мой ответ и заинтересованно направляется к подоконнику, где поселилась уменьшенная копия
– Почему вам захотелось сделать себя моим рабом?
– с волнением задаю я основной вопрос, следя за его вальяжными перемещениями по кухне.
Гавриил Германович посылает мне глубокомысленный взгляд, вероятно, окунаясь в свои воспоминания.
– Не мог отказать ангелочку с такими доверчивыми карими глазками… Мы с вами играли в доктора и больного. Вы уже тогда хотели быть врачом. Мне нравилось кормить вас из ложки шоколадом. В другой занимательной игре вы мазали шоколадом мое лицо и слизывали… Было очень трогательно. Вы меня умиляли.
Из-за повисших в воздухе слов на кухне становится непривычно тихо. Я гляжу на него во все глаза, как будто набрала в рот воды. Он что, правда только что это сказал?
– В моих непреложных правилах есть один важный пункт насчет любопытства, - надменно кривит уголок губ Гавриил Германович, уводя разговор в другое русло.
– Я наказываю за плохое поведение любопытных нимфеток, сующих нос не в свое дело.
Я краснею до корней волос и в сердцах всплескиваю руками:
– Это совсем не то, что вы подумали. Я рассматривала свой дендрарий, который, как вы заметили, облюбовал тот подоконник.
С выражением именитого кинорежиссера Гавриил Германович критикующе качает головой:
– Ваше искупление с бездарной актерской игрой никуда не годится.
Теперь публике предоставляется возможность наблюдать, как он отщипывает от собственного подарка виноградинку и ловко отравляет в рот.
– Урожай с южной стороны будем собирать недели через две. Сейчас опробуем с северной.
– Прекратите объедать мой дендрарий!
– топаю я ногой, нервозно сдергивая с себя очки и снова водружая на нос.
– Гавриил Германович, вы, как я погляжу, забавляетесь. Мне уже не три года. Я вам не компания для развлечений. Шоколадом вас обмазывать и слизывать не буду. Даже не мечтайте. С вашими правилами мои жизненные принципы не сходятся.
Гавриил Германович вонзается мне в глаза горящим взглядом:
– Ваша заповедь о власти секса очень даже сходится с моими правилами.
– Заповедь к вам не относится, - огрызаюсь я и моментально жалею, потому что с коварной грацией снежного барса он делает шаг навстречу.
– Дразнить меня неблагоразумно, дерзкая нимфетка.
– Я не нимфетка, - возмущенно отзываюсь я, пятясь назад.
– Я уже выросла.
– И ваше созревание чертовски осложнило мою жизнь, - томно опускает он взгляд на мой приоткрытый рот, продолжая опасно приближаться.
– Игры в доктора со слизыванием шоколада отменяются, - со слабым брюзжанием отступаю я, отыгрываясь ногтями на затерроризированной ладони.
– Вам нужно смириться. У вас получится. Вы - джентльмен.