Страсти Евы

Пань Анна

– Я впервые встречаю рассвет в таком сказочном месте, - вторгаюсь я в церемонию пробуждения и преображения земли к новому дню.
–  Я вообще впервые встречаю рассвет… А вы часто приходите сюда один?

Гавриил Германович всецело поглощен видом восходящего солонца и не замечает моего обращения. Я не сдерживаю сентиментальную улыбку. Окутанный безмятежностью, умиротворенностью и легкой грустью, он похож на белый холст художника, лишенный всех фальшивых красок. Даже беспокойство и напряжение почти сошло с его лица. Любоваться им я могла бы вечно, но он обращает на меня рассеянный взор.

– Извините, я болтаю лишнее, - стыдливо моргаю я.
–

 Просто вы сами сказали, что приходите сюда, когда хотите побыть один.

– Я никогда не привожу сюда девушек, если речь об этом, - он еле заметно улыбается, но улыбка безмерно печальная.
–  Ты первая, Ева, с кем я поделился своим одиночеством.

Я резко вздыхаю полной грудью, поскольку ворвавшаяся в энергетическое поле пражского утра фраза поражает многогранностью слова «одиночество». Я и не предполагала, что одиночество такого красивого энергичного мужчины имеет столько оттенков. Гавриил Германович - мегаполис, пульсирующий горящими лампочками миллионов одиноких сердец: миллиарды киловатт света, а тепла нет.

– Бертон удачно подметил, что в одиночестве человек либо святой, либо дьявол, - как-то уж очень скорбно цитирует он.
–  Временами нужно вспоминать, какой из двух путей выбрал ты.

У меня щемит в груди, потому что его напряжение и беспокойство в глазах снова на своих местах.

– Спасибо вам, что не дали мне уехать домой. Спасибо, что позволили встретить свой первый рассвет с вами.

Наши взгляды встречаются, но момент идиллии растворяется во времени слишком быстро. Гавриил Германович элегантно стряхивает часы на запястье и бросает на циферблат короткий взор, затем ерошит волосы, чтобы взбодриться. Я прилипла к нему взглядом, впитывая, как губка, мгновения настоящего Гавриила Германовича. Запечатлена извечная тень в глазах и жесты рук: малозаметные, но такие родные.

– Пожалуй, пора домой, - так и оставляет он без внимания мои слова.

Словно выныривая из омута, я киваю и неожиданно чувствую боль в затылке, на глаза наворачиваются незваные слезы. Откуда-то издалека мне слышится голос сердца: «Воронцова, ты по уши влюблена в него!»

– Ты в порядке?
–  хмурится Гавриил Германович, помогая мне встать с качелей.

«Нет, определенно не в порядке!» - я окончательно расклеиваюсь от его преисполненных заботой жестов и встряхиваю головой, упрашивая Небеса, чтобы неуправляемые слезы перестали жечь глаза.

Покидаю крышу здания я с прежним Гавриилом Германовичем, одетым в привычные непробиваемые доспехи. Полное ощущение, что момент истины и вовсе был игрой света и теней предрассветной дымчатой вуали. Больше не держась за руки, мы спускаемся в вип-комнату, которая теперь похожа на театральные подмостки после феерической премьеры. Поднос с коктейлями опустошен. Юля с Владом находятся на кровати для мистерий и, вы только поглядите, ведут борьбу на шахматном поле. На полу валяются разодранные цветастые коктейльные зонтики с черно-белыми шахматными фигурками, наказными столь вульгарным образом за проигрыши мудрых комбинаторов.

Гавриил Германович изъявляет желание довезти нас с Юлей до дома, поэтому я отдаю Владу ключи от «жучка». На подземной парковке среди дюжины машин сверкает хромированными дисками черный «Хаммер». В салоне прохладно, и если за долгую ночь одеколон Гавриила Германовича выветрился, то гладкая кожа сидений сохранила в себе чарующие нотки.

Под релаксирующие блюзовые канты наш внедорожник скользит по дорогам Праги. Утро полностью вступило в правление. Люди повыползали

из ночных убежищ, спеша, как муравьи, кто куда. В лицах прохожих я выискиваю «себя до инициации». Полгода назад я ходила с ними по одной линии, не задумываясь, кто живет рядом. Ностальгию со мной больше никто не испытывает. Юля дремлет у меня на плече. Водитель Саша - мертвый часовой. Гавриил Германович в неестественно собранной позе сидит на переднем сиденье, полностью погруженный в еженедельник. У него был непростой день, но как-то незаметно, чтобы его клонило ко сну. Либо он привык к суетному ритму жизни, либо умело замаскировал усталость. Сложно определить, когда он весь в себе, замкнут и напряжен. Очевидные признаки того, что светоч в его душе давным-давно погас.

Что за душой у этого не знающего спокойствия мужчины? Кто сделал его глубоко несчастным и жестоким? Как имя того демона, что довел его до такого отчаяния? Детские психологические травмы из-за покушения?.. Тайна Лизы Андерсен?.. Что-нибудь еще более темное и похороненное в сундуке за семью замками на дне мирового океана?..

У демона множество лиц…

Я не боюсь заглянуть в глаза демонам Гавриила Германовича и помогу ему всем, чем только смогу, чтобы хоть чуть-чуть облегчить его страдания. Плохо, что у меня нет опыта в делах сердечных с взрослыми мужчинами и уж тем более когда мой мужчина с калейдоскопом проблем и не питает взаимных возвышенных чувств. Конечно, мне лестно, что он хочет меня как женщину, но сексом фундамент в отношениях не заложишь, особенно если в постели похвастаться навыками ублажения не можешь.

По дороге в глаза мне бросается установленный на крыше высотного здания красный баннер «КОРПОРАЦИЯ ПРОТЯНЕТ ТЕБЕ РУКУ ПОМОЩИ». На момент я даже выключаюсь из ситуации. Мне все еще трудно свыкнуться с мыслью, что Корпорация правит балам на планете.

«Хаммер» неумолимо приближается к Вратам, как и конец моей сказки. На юге России вовсю бедокурит унылая дождливая серость, окончательно развеивающая сказочное состояние души.

– До свидания, Гавриил Германович, - борюсь я с желанием до смерти зацеловать его, когда мы остаемся наедине на крыльце.

– Я признателен, что ты разделила со мной первый рассвет, - устало ворошит он свои непокорные волосы, не переставая над чем-то сосредоточенно раздумывать.
–  Мне давно не было так хорошо, как с тобой сегодня, Ева.

Искренность в его словах ошеломляет меня, пронзает сердце стрелой, только не Амур всему виной, а величайшее сострадание.

– Вечер с вами для меня был самым сказочным в жизни, не смотря на э-э… определенные обстоятельства, - с запинкой признаюсь я.

Чудное мгновение изгоняет резко сужающиеся глаза Гавриила Германовича. Странным образом он улыбается мне так, словно его лицо свело судорогой, и неприветливо упирается рукой в дверной косяк поверх моего плеча.

– Сделка состоялась, детка, - подчеркнутое высокомерие в его голосе больно ранит меня.
–  Буду признателен, если… «определенные обстоятельства» останутся между нами. Не хотелось бы все усложнять. Мы ведь с тобой прекрасно понимаем, как может отразиться на мне «полоскание грязного белья». Будь умничкой, Ева.

И вот очередная комедия положений встречает меня с распростертыми объятиями. Комичность ситуации вызывает во мне слезы и дикий истеричный смех. Не зная, засмеяться или смутиться от унижения, я опускаю глаза к шнуркам на кедах. Бледной тенью на моем лице блуждает мучительная полуулыбка: