Страсти Евы
Шрифт:
– Воистину занятная заповедь, - подчеркивает он хриплым сексуальным голосом и с гастрономическим аппетитом облизывается - словно его губы запачканы любимым десертом.
Мое лицо заливается краской, возникает желание нырнуть в бассейн, который от нас всего в десяти шагах. До кучи мой рот округляется, поскольку взгляд приковывается к черным брюкам Гавриила Германовича - ткань выразительно вздулась в причинном месте. Моментально меня атакует мысль, что все это – галлюцинации, потому что в следующем действии он раздраженно
«Воронцова, твоему столику больше не наливать!» - назидательно грозит мне пальчиком глас трезвости. Помилуйте, с какой стати мне, заурядной девушке в очках без каких-либо внешних намеков на роковую манекенщицу, становиться источником мужского возбуждения?
– Я обратил внимание, что ваш брат с нас глаз не спускает, - выводит меня из раздумий грубоватый тембр Гавриила Германовича, он вновь оборачивается ко мне со своей маской неподступного благородства.
– Полагаю, одно мое неверное движение - и он пустит пулю мне в голову.
– Э-э… Никита просто отказывается мириться с тем, что я стала взрослой.
Безотчетно ища глазами брата, я притягиваю к себе внимание Бобби, который расплывается в улыбке, способной обогнуть земной шар.
– Уилсон - ваш друг?
– внезапно звучит грозный вопрос у меня над ухом и уже каким-то образом с приказом на ответ.
– Уилсон, - эхом повторяю я, боясь, что нас услышат.
– Д-да… Это он вам сказал? Подождите… вы знакомы?
Гавриил Германович приветственно салютирует Бобби бокалом, но тот с откровенной неприязнью отворачивается.
– Знакомы.
– Только не в лучших отношениях, как я погляжу, - слетает у меня с языка фривольное замечание.
– Я не обсуждаю подобные темы. Все последующие вопросы будут пресечены на корню.
– Зверь!
– выплевываю я, как оскорбление.
Наши взгляды сцепляются: мой - дерзкий с мольбой о пощаде, его - обещающий, что пощады не будет.
В затяжном безмолвии Гавриил Германович складывает руки на груди, на его лицо ложится тень не предвещающей ничего хорошего улыбки.
– Кнут и пряник всегда и во всем, - предельно честно дает понять он через паузу, не оставляя и тени сомнения.
Я залпом приканчиваю остатки шампанского и глубоко втягиваю прохладный воздух.
– Вы слишком много на себя берете. Сомневаюсь, что в вашем диктаторском меню присутствует пряник. Гарантирую, настанет время, когда ваш кнут сыграет против вас.
Глаза Гавриила Германовича затягивает кровавый циклон, грозящий окропить землю кровавым дождем. По спине у меня проходит арктический мороз. В зеркале его души мне чудится рыскающий по ночам монстр в сто крат страшней чудовища из сна - от него веет могильным холодом. Люди часто шепчутся, что так бывает при встрече со Смертью.
Гавриил Германович отводит карающий взгляд и берет у задержавшегося возле нас официанта новый бокал шампанского. Теперь мне мерещится, что у нанятого работника дрожит поднос с бокалами, но в точности я не уверена. От мнимо или не мнимо испуганного официанта меня отвлекает горячий прилив энергетических потоков, нахлынувший
«Что за бесовщина?..» - коченею я от страха и интуитивно озираюсь. Мистическая рыжая луна изливает холодное олово на землю, чертя непроходимые лабиринты между нашими тенями. В душу ко мне закрадывается необъяснимая тревога - происходит мистификация. «Сон разума рождает чудовищ» - слишком хорошо мне известно значение фабулы офорта Гойи, и все-таки в воздухе витает нечто такое, что назойливо навивает разные странности. Чем черт не шутит, вдруг душераздирающий крик ночной птицы в образовавшуюся музыкальную паузу - своеобразная прелюдия перед принесением в жертву?
В пик моего замешательства Гавриил Германович как ни в чем не бывало натягивает приторную улыбку. Мир приобретает праздные краски. Со сцены снова звучит музыка. Все возвращается на круги своя. Никакой мистификации и в помине не было.
– Откройтесь, моя радость, что подвигло вас призвать себя на службу Гиппократу?
– интересуется он, словно не замечая моей нервозности.
– Из вас вышел бы отличный адвокат Дьявола.
– Моя мама была хирургом, - я с печалью вспоминаю родителей, а ведь они могли бы сейчас вместе со мной разделить наш общий день.
– Когда папы с мамой не стало, я для себя решила, что тоже буду помогать людям.
– Я тоскливо улыбаюсь и сатирически прибавляю: - Подумаю насчет адвоката Дьявола. Почетная должность. Сообщите, когда будете уходить в отставку.
– Соболезную вашей утрате, - искренне сожалеет он, игнорируя мою последнюю реплику.
– Учтите, если вам понадобится какая-либо помощь, вы можете на меня рассчитывать. Я к вашим услугам двадцать четыре часа в сутки.
– Большое спасибо, Гавриил Германович, - примирительно проговариваю я.
Наш шаткий мир нарушает Никита, на его лице сияет улыбка - мой брат доволен приемом.
– Родная, очень рад, что ты познакомилась с доктором Гробовым. Однако придется прервать вашу беседу. Мне нужно с тобой переговорить. Жду в библиотеке.
Никита уходит, и мы с Гавриилом Германовичем снова остаемся тет-а-тет. В его синих глазах перемежается пламя костра с отголосками мертвых ледяных бурь. Удерживая меня в заточении своего мрачного обаяния, он галантно берет мою руку. Чувство благоговения исчезает ровно в тот момент, когда холодные сильные пальцы смыкаются на моей кисти. Я готова дать присягу на Конституции, что слышала, как на запястьях защелкнулись тюремные наручники. Гавриил Германович еще почему-то не сводит с меня странного обжигающего взора - можно подумать, ему приглянулась идея возыметь абсолютную власть над моей душой и телом.
«Что же это получается, я только что подписала договор со Смертью?..»
– Спасибо, что нашли время приехать ко мне на праздник, - чуть слышно выговариваю я, озадаченно смотря на него.
– Радость моя, благодарю, что скрасили мое одиночество.
Откровенность в его словах режет слух, а будоражащее прикосновение мягких губ к внутренней стороне моего запястья рассеивает остатки несуразных мыслей о скрепах со Смертью.
– Рада была доставить вам удовольствие, Гавриил Германович, - смущенно сглатываю я и делаю глубокий успокоительный вдох-выдох.