Страсти по адмиралу Кетлинскому
Шрифт:
Впрочем, офицеры корабля также добавляли масла в огонь и своим поведением, и своим отношением к матросам. По словам корабельного священника Антонова, отношения между командой и офицерами начали портиться в Тулоне приблизительно с конца июня 1916 года. Поводом к этому послужила разница в условиях жизни офицеров и команды. Пока все дрались с неприятелем, все были в одинаковых условиях и никаких недоразумений не возникало. Едва же крейсер оказался в тыловом Тулоне, все сразу же изменилось. Так, командир, офицеры Быстроумов, Терентьев и Петерсен, а после женитьбы во Франции — лейтенанты Шульгин, Ландсберг и Корнилов имели квартиры на берегу. Вслед за офицерами потянулись с корабля и сверхсрочники — кондукторы и даже фельдфебели также нашли себе женщин на берегу. Берег, а тем более берег французский манил множеством соблазнов, и устоять перед ними было трудно. При этом команда, как и прежде, жила на полуразобранном корабле, располагая минимальными финансовыми средствами. Разумеется, матросов также увольняли на берег, причем довольно часто, но им тоже хотелось большего, да и стесненность в финансах не позволяла гулять на всю катушку. Этою оказалось вполне достаточно, чтобы еще вчера дружный боевой коллектив превратился в ничто. Так постепенно начали возникать пропасть и глубокая, плохо скрываемая ненависть команды к офицерам.
Тем временем, несмотря на выводы следователя Найденова об отсутствии признаков заговора, старший инженер-механик Петерсен самостоятельно продолжал с энтузиазмом заниматься расследованием ситуации на корабле. Вообще активность механика крейсера в столь далеких от него делах, да еще во время весьма непростого ремонта, когда у механика и своих дел по горло, вызывает определенное удивление. Здесь одно из двух. Возможно, кроме Петерсена, заниматься поисками заговорщиков на корабле было просто некому или же сам механик был обуян желанием стать отечественным Шерлок Холмсом и отличиться на сыскном поприще.
Впрочем, определенные результаты работа Петерсена дала. Так, ему удалось установить, что команда поддерживала связь с эмигрантами Крестовской, Владимиром Тинниковым (Вейсбергом), Эпштейном, Бирюковым и др. Переписка велась через питейное заведение некой мадам Дюбуа в предместье Тулона, а также через некого портного, жена которого была знакома с Л.А. Крестовской. Лидия Александровна (Альбертовна) Крестовская-Ратнер являлась супругой известного художника В.В. Крестовского, сотрудничала в нескольких журналах, увлекалась вопросами этики искусства, была близка к революционным кругам, в революционную Россию, она, однако, впоследствии так и не вернулась. Что и говорить, русскую революцию лучше любить на расстоянии, и лучше всего из Франции. В Тулон Крестовская прибыла из Парижа специально для установления контактов с матросами «Аскольда». В первый день приезда ее видели в Ля Сейне с нижними чинами крейсера. На следующий день в Тулоне — с двумя матросами, а на третий к ней в гостиницу приходил представитель команды с почтовой бумагой, проведший у нее около двух часов.
Что касается международного авантюриста Вейсберга, то этот анархист-коммунист бежал в свое время в Бельгию из Якутской губернии, куда был сослан за экспроприацию 50 тысяч рублей в Одессе и попытку освобождения из тюрьмы трех своих сотоварищей-анархистов. К этому стоит прибавить, что дезертировавший с корабля в августе 1916 года с корабля матрос Андреев являлся основным корреспондентом жившего в Женеве бывшего секретаря жены Льва Толстого Бирюкова.
Разумеется, столь тесное общение с революционерами и авантюристами всех мастей не могло не сказаться на психологическом состоянии матросов крейсера. Недовольство офицерами весьма активно подогревалось и нагнеталось. Если совсем недавно матросы только бурчали, то теперь, возвращаясь, с берега, после соответствующей обработки революционными агитаторами они вели себя уже куда более агрессивно.
Так, кондуктор Мартынов впоследствии докладывал, что машинист Карпов как-то сказал ему, вернувшись с берега, явно имея в виду офицеров и сверхсрочников: «Пейте нашу кровь, скоро мы будем пить вашу!» Матрос Ляпков, вернувшись с берега в пьяном виде, публично говорил на палубе: «Не смейтесь над своим братом, а то, что задумали, нужно исполнить!» Машинист Лобанов донес, что при встрече в городе комендор Бирюков просил денег, а когда ему не дали, то начал кричать, ударяя себя в грудь: «Все вы взлетите на воздух, это еще будет на якоре. Вы узнаете, кто я, Сашка Бирюков. Я вам покажу земли вращение. Будут еще писать обо мне в истории!» Кондуктор Игнатов показал, что матросы, арестованные после обыска, угрожали ему. «Вы, кондукторы — кровопийцы, стравили нас на мясо и успокоились, так знайте, что на крейсере остались еще люди, которые все равно сделают то, что задумано!»
По сообщению французской секретной полиции, матросы «Аскольда» неоднократно посещали на станции Бандоль имение князя Голицына, садовник которого считается весьма подозрительной личностью. Такая же связь была отмечена в городе Гиер с неким неблагонадежным русским семейством. Наиболее обстоятельные сведения снова сообщил уже неутомимый Виндинг, заявивший, что он знает главарей готовящегося восстания команды и их переписку с революционерами.
Но на этом дело не закончилось. Ряд советских историков считает, что, решив сделать легкую карьеру, инженер-механик Петерсен пошел на провокацию и вместе со своими подручными через месяц подготовил новое, уже куда более серьезное дело. При этом считается, что у него не было никаких улик против матросов, но, догадываясь, что на корабле есть революционеры, он якобы стал искать способ раскрыть их, не останавливаясь ни перед какой провокацией. Но так ли все просто в деятельности старшего механика корабля? Разумеется, историки советского времени Петерсена не любили, но если вдуматься, то старший лейтенант Петерсен, возможно, лучше строевых офицеров зная обстановку в низах корабля, просто понимал всю сложность и взрывоопасность ситуации, а потому и пытался принять предупредительные меры. Однако его активная деятельность особого успеха так и не принесла. Наоборот, пружина напряженности на крейсере все больше и больше сжималась. А потому, когда в августе 1916 года на «Аскольде» пропали две винтовки, было совершенно ясно, что это дело рук матросов, хотя, как мы уже говорили выше, в ответ матросы сочинили историю о некоей многоходовой комбинации провокаторов-офицеров с совершенно непонятной конечной целью.
Первоначально в похищении винтовок обвинили кондуктора Борисова на том основании, что несколько человек видели, как он нес с крейсера что-то, завернутое в ветошь и похожее на ружейные стволы. На деле оказалось, что Борисов носил на крейсер чинить зонтик своей знакомой.
Через несколько дней с помощью французской полиции винтовки вскоре были обнаружены во дворе завода, где ремонтировался крейсер. Их нашли французские рабочие, причем винтовки уже без прикладов (т.е. переделанные в обрезы) были спрятаны в заводской куче мусора, Винтовки были переданы ими в полицию. Пропажа винтовок наглядно показала, что все главные события на «Аскольде», судя по всему, еще только впереди
Ряд историков считает, что пропажа винтовок была обычной провокацией, которая была состряпана так грубо, что не только матросы, но и некоторые офицеры говорили, что это — провокация. В провокации якобы подозревали того же Петерсена и боцмана Труша. Никаких доказательств этому нет, однако эта легенда о провокации с винтовками передается из поколения в поколение. Как бы то ни было, но если до этого на корабле не было взаимопонимания между «нижними чинами» и офицерами, то после истории с пропажей винтовок ситуация еще больше обострилась. И офицеры, и матросы действительно были напряжены до предела. Ситуация накалялась все больше и больше. Было очевидно, что вскоре должно что-то произойти, и это «что-то» произошло…
Глава восьмая.
ТУЛОНСКОЕ ДЕЛО
Вряд ли кто из находившихся на «Аскольде» офицеров и матросов мог тогда предположить, что последовавшие вскоре события на их корабле окажут впоследствии серьезное влияние на развитие революционной ситуации в огромном российском регионе.
Здесь следует оговориться, что на стоящем в ремонте «Аскольде» артиллерийский боезапас вопреки всем инструкциям хранился на борту корабля на своих штатных местах.
Вообще-то на всех кораблях российского флота при постановке корабля в ремонт или в док боезапас в обязательном порядке сдавался в арсенал и получался обратно только при выходе корабля из ремонта. Эта практика существовала и в советском ВМФ, сохранилась она и сейчас в ВМФ РФ. Делается это по соображениям взрывопожаробезопасности. Во время ремонта на кораблях личный состав задействуется на всевозможных работах, при этом практически всегда нарушается регламентированный уставом распорядок дня, как следствие этого понижается контроль за хранением боезапаса, наконец, могут быть неисправным сама система пожаротушения и система контроля за температурой и влажностью в артпогребах. Помимо этою, на борту постоянно находятся и посторонние люди — рабочие и заводские инженеры, осуществляющие ремонтные работы, в том числе и с открытым огнем. Контролировать их благонадежность и даже соблюдение ими техники пожарной безопасности тоже не так просто.