Страсти по адмиралу Кетлинскому
Шрифт:
Известно, что летом 1917 года Иванов 6-й был уже контр-адмиралом, командуя на Балтике шхерным отрядом и Або-Аландской укрепленной позицией.
Если говорить, что, узнав об истинной ситуации на крейсере, Кетлинский был в недоумении, это значит не сказать ничего. Думаю, что новый командир пребывал в полном шоке, только сейчас наконец-то поняв, какую злую шутку с ним сыграли и морской министр, и сбежавший старый командир «Аскольда». Не знаю, как такая ситуация называлась в начале XX века, но на современном языке это называется коротко и цинично — подстава.
Глава девятая.
СУД. ПРИГОВОР. КАЗНЬ
Итак, морской министр адмирал Григорович решает произвести замену командиров на крейсере «Аскольд» в самый напряженнейший момент на этом корабле. Разумеется, что решение о замене Иванова на Кетлинского было принято значительно раньше, еще до попытки взрыва корабля. Однако логика подсказывала, что по справедливости Григоровичу следовало бы дать именно старому командиру разгрести свои «авгиевы конюшни», а только потом уже отправляться в Россию за адмиральскими эполетами. Возможно, мне возразят, что все диктовалось военным временем. Может быть, все обстояло именно так, но, учитывая обстоятельства самого назначения Кетлинского на должность командира «Аскольда», невольно возникает подозрение, что за лихорадочной торопливостью отправки Кетлинского в Тулон именно после попытки взрыва, крылась изощренная месть морского министра любимчику адмирала Эбергарда.
В результате этой весьма изощренной интриги ничего не подозревавший Кетлинский, едва прибыв на крейсер, сразу должен был решать проблемы, о наличии которых еще сутки назад он даже и не подозревал. Я просто уверен, что, выезжая во Францию, капитан 1-го ранга Кетлинский полагал, что все вопросы, связанные с попыткой взрыва на корабле (если министр вообще удосужился ему об этом рассказать), последующим расследованием и судом уже решены до него. По крайней мере из воспоминаний адмирала Григоровича следует, что он ни в какие тонкости этого весьма серьезного вопроса вновь назначаемого командира не посвящал. Уверен, это было сделано специально, чтобы удар по «любимцу Эбергарда» получился более весомым. Если это так, то месть Григоровича вполне удалась. Удар по Кетлинскому был действительно нанесен весьма неслабый. Теперь именно он должен был утверждать (т.е. конфирмировать) решение корабельного суда и, следовательно, нести всю ответственность за чужие ошибки и просчеты. Что касается капитана 1-го ранга Иванова, то он, несомненно, был безмерно счастлив тому, что столь легко отделался от грозивших ему серьезных неприятностей, и прежде всего от участия в утверждении неизбежного смертельного приговора участникам диверсии.
Прибыв на «Аскольд», Кетлинский начал свою деятельность в должности командира крейсера именно с изучения обстоятельств попытки взрыва. Состав суда над арестованными матросами назначал еще Иванов, но Кетлинский, которому теперь предстояло расхлебывать всю заваренную до него кашу, попросил для объективности включить в состав суда возможно больше офицеров со стороны, вполне справедливо считая, что аскольдовские офицеры будут недостаточно справедливы. Особенно он просил о назначении председателем суда представителя нашей военно-морской миссии во Франции, инженер-механика капитана 2-го ранга Пашкова, считавшегося в военно-морских кругах «красным» и «неблагонадежным». Кетлинский искренне полагал, что взрыв не имеет отношения к политике и поэтому разбираться в его обстоятельствах должны люди, не склонные все связывать с «крамолой». По этой же причине в состав суда назначили и лейтенанта Мальчиковского, пострадавшего в свое время, в 1905 году за свои левые политические убеждения.
В пользу непредвзятости судьи свидетельствует приговор — из 8 привлеченных 4 были оправданы. Любопытно, что матрос П.М. Ляпков не только отрицал свою вину, но и яростно обвинял осужденных, утверждая, что взрыв был организован «по указанию немцев, не иначе, как с их науки».
Здесь я соглашусь с В. Кетлинской и не соглашусь с профессором В. Тарасовым, который в своей работе «Борьба с интервентами на Мурмане в 1918—1919 гг.» бездоказательно объявил, что на «Аскольде» засудили наиболее ненавистных офицерам, самых революционных матросов.
Отметим и то, что все 4 осужденных имели самое непосредственное отношение к артиллерийскому погребу, в котором готовился взрыв, ни о какой-то особой революционности осужденных не было и речи. Если уж называть вещи своими именами, то самым первым революционером на «Аскольде» был унтер-офицер Самохин, которого никто и не думал привлекать к суду. Самохин был просто списан в Архангельск в числе многих других недисциплинированных матросов, как неблагонадежный, но не как пособник диверсантов.
Суд состоялся с 10 по 12 сентября, проходил он на «Аскольде». Окончательный состав Особой комиссии был таков: председатель — инженер-механик, капитан 2-го ранга Пашкова, член комиссии — старший лейтенант Назимов. Оба этих офицера были присланы из Парижа военно-морским агентом (атташе). Кроме этих офицеров, членами комиссии были назначены офицеры «Аскольда» — лейтенанты Мальчиковский, Якушев и Черемисов и Штайер. Последний исполнял обязанности делопроизводителея.
Привлечен к участию в суде был и старший лейтенант Петерсон. В качестве свидетелей со стороны командования выступали штрафной матрос Пивинский, а также фельдфебели Ищенко, Скок и Михальцов. На следствии и на суде было оглашено, что «революционная организация» была подкуплена немецкими шпионами и ставила своей задачей взорвать корабль.
На судебном следствии из опроса свидетелей, из ознакомления с местом преступления и вещественными доказательствами суд признал, что поджог и взрыв на крейсере были произведены умышленно и лишь по счастливой случайности артиллерийский погреб не взорвался и корабль не погиб со всем личным составом. Помимо этого, суд нашел, что подсудимые матросы Захаров, Бешенцев, Шестаков и Бирюков, «несомненно, вполне изобличаются в том, что пытались взорвать крейсер».
Улики — наличие поддельного ключа к погребу, вывинченные ударные трубки, шнур, свеча, спички и нахождение всех четырех обвиняемых в наиболее безопасных местах на корабле в бодрствующем состоянии — обличали их. Кроме этого обвиняемые так и не смогли внятно объяснить, почему они не спали и почему находились одетыми, там, где их обнаружили.
Суд признал, что взрыв был устроен «с целью уменьшения боевой силы нашего флота и из побуждений материального характера, т.е. за деньги, которые были предложены оставшимися суду неизвестными лицами на берегу».
Заседавший в течение двух дней суд признал подсудимых матросов Захарова, Бешенцева, Шестакова и Бирюкова виновными и приговорил их «к лишению всех прав состояния и смертной казни через расстреляние». Подсудимых матросов Сафонова, Терлеева, Бессонова и Ляпкова суд оправдал «по недостаточности их участия» во взрыве. Участие в организации взрыва матроса Андреева осталось не доказанным. Никто из подсудимых виновным себя не признал.
После суда осужденные попросили привести матроса Княжева, говоря, что он—действительный виновник Впоследствии на следственной комиссии 1917года капитан 1-го ранга Кетлинский показал следующее: «Когда ночью суд вынес свой приговор и мы все ушли, приговоренные потребовали меня и просили позвать к ним (матроса) Княжева. Я разрешил, и в каземате № 6 у пушки № 19 произошло свидание. Я отлично помню их лица и, главное, глаза. Обвиненные впились глазами в Княжева и сказали: «Сознавайся, Алеша!» Княжев ответил: «Мне не в чем сознаваться». На повторное их убеждение он ответил: «А вам разве это поможет?» И отвернулся. Это все. Этот разговор, в котором больше говорили глаза, произвел на меня впечатление, что Княжев был или главным, или подговорил их, но не пойман. Они же были исполнители. Мне предстояло конфирмировать приговор».
Рассказу Кетлинского я верю. В данной истории он был лицом незаинтересованным, так как прибыл на крейсер уже после происшедших событий. В своих показаниях Кетлинский недвусмысленно говорит о вполне организованной группе заговорщиков, которая имела и свою иерархию. Причем Кетлинский дает понять и то, что расстреляны были рядовые исполнители, а Княжев (вполне возможно, осуществлявший за этими исполнителями контроль) и те, кто руководил Княжевым, ушли от наказания, так как против них не было никаких доказательств.