Страсти по Феофану
Шрифт:
Софиан просил:
— Выбрось эти мысли. Жизнь и смерть — в ведении Небес. Пусть Они решают, сколько дней нам осталось на земле.
— Ты забыл о роке, тяготеющем над женщинами моего рода?
— Подчиняться ему грешно. Кто-то должен разорвать порочную цепь.
Успокаивал, утешал, как мог, но боялся за Летицию каждый день. Встав с кровати утром, шёл на женскую половину справиться — как она? всё ли с ней в порядке?
Спали возлюбленные порознь. Вот уже больше года.
А когда появился Киприан, дочка Гаттилузи постеснялась перед ним появиться и передала через Феофана
Иеромонах оставался таким же — располневшим, с красными щеками над вороньего крыла бородой, красными влажными губами. Разрывал жареную курицу и впивался в неё крепкими зубами.
— Что в Константинополе? — спрашивал художник.
— Как всегда — интриги, — запивал еду вином гость. — Иоанн Пятый окончательно подчинился туркам. Даже письменно признал себя вассалом султана. Вместе с ним отправился в поход в Малую Азию... Охо-хо... В это время старший сын Иоанна — Андроник — и наследник Мурада Первого — Санджи — подняли мятеж против своих отцов. Но родители, быстро возвратившись, подавили восстание. Турок в наказание ослепил собственного отпрыска. И советовал императору поступить точно так же с Андроником. Иоанн пожалел сынка и велел ослепить лишь частично. В результате молодой человек потерял один глаз.
— Ужасы какие! Младший сын Иоанна — Мануил — жив-здоров?
— Слава Богу. Он хороший юноша. Истинный христианин. И по-прежнему остаётся правопреемником императора.
— Как здоровье Его Высокопреосвященства кира Филофея?
— Ничего, многие ему лета. Не единожды вспоминал тебя. И велел передать, что гонения на сторонников унии уже позади, многих, кто сумел пережить тюрьму и пытки, выпустили на волю. Так что ты мог бы возвратиться спокойно.
— Нет, об этом не может быть и речи. У меня Летиция на руках больная, двое её детей.
Киприан сузил губы:
— Ты печёшься о полюбовнице, а об истинной жене перед Богом даже не вспоминаешь.
— Вы не слышали ничего о моей семье? Я-то не имею никаких сведений.
— Мы не раз делали заказы в твоей мастерской. Филимон процветает, год назад женился и, по-видимому, доволен. От него-то и проведали, что с супругой твоей... кажется, Анфисой?., да, с Анфисой — приключилась тогда же, по твоём отъезде, хворь душевная. Никого не узнает и плетёт какие-то несуразности. Ныне пребывает в доме для умственно больных.
— Свят, свят, свят! — испугался Феофан. — Вот ведь незадача! А Гликерья как же? Дочка моя любимая?
— Филимон сказал, что она живёт с дедушкой и бабушкой.
— Ну, хоть этим меня утешили... Надо отписать ей письмо. Передать с купцами... Коли б сам я здесь не нуждался в деньгах, взял бы её к себе.
Иеромонах осуждающе процедил:
— Ты, один из лучших иконописцев земли, говоришь такое! Как не стыдно! «Я нуждаюсь»! Потому что сидишь в дыре, где заказов нет.
— Да, а что поделать?
— Ехать, ехать со мной в Московию! Я тебе скажу по секрету... — Он склонился и заговорил еле слышно: — Послан Патриархом не просто так. И не только для примирения москвичей и литовцев. Это цель ближайшая. Есть ещё иная — оглядеться и пообвыкнуть, сделаться своим человеком при московском и литовском дворах... Ведь митрополиту Алексию восемьдесят лет... А в таком возрасте всякое случается... Надо подготовить ему преемника. Молодого, сильного...
— Кто же сей преемник? — до конца не мог понять Дорифор.
Ничего не произнося, Киприан многозначительно постучал себя пальцем по груди. И поспешно вытянул губы:
— Только — тс-с, никому ни слова.
— Я в благоговении, ваше преподобие...
— Коли это случится, коль на то будет воля Божья, представляешь, кем я сделаю тебя при себе? Первым живописцем Руси. Лучшие заказы, лучшие художники в мастерских. Никаких препятствий для великого творчества. Неужели плохо?
— Верх моих мечтаний.
— То-то и оно. И с твоей этой генуэзкой дело можно уладить... Напишу Патриарху, он благословит расторжение твоего брака — вследствие нездоровья разума Анфисы. Женишься повторно, дочку заберёшь... И ко мне под крылышко!
Феофан сидел искренне взволнованный, с появившейся надеждой в глазах. Прогудел несмело:
— Вы меня смутили, владыка. Не хватает слов благодарности за доверие... Не принять ваше приглашение — значит, упустить явную удачу. Но позвольте всё обдумать как следует? Посоветоваться с домашними...
— Я не тороплю. И моё рукоположение может отложиться на год, на два... Помни об одном: время не властно над нашей дружбой. Ты талант, Софиан, это знает каждый, кто хотя бы раз увидел твои работы. Нынче побывал я во храме Иоанна Предтечи. Фреска об усекновении главы просто потрясает. Ничего подобного нет нигде. Настоящее диво! И не помогать человеку, наделённому таким даром Божьим, — святотатство! Говорю серьёзно. — Помолчав, продолжил: — Нам с тобой лишь по тридцать семь. Позади половина жизни. Мы уже не юнцы, многое успели, многого достигли. Есть и опыт, и знания. Но вторая половина ещё впереди! Коли будем вместе, горы сможем свернуть, сделать много, много полезного, боголепного! Соглашайся и приезжай!
Живописец разлил вино по чаркам и, подняв свою, радостно воскликнул:
— За свершение наших светлых планов!
— Да поможет нам в этом Вседержитель!
2.
Киприан уехал, а художник никому ничего не сказал о его приглашении. Потому что знал: это явится новой раной на душе Летиции. Ведь она в её состоянии никуда поехать не сможет. И начнёт печалиться, что мешает возлюбленному жить. Снова вернётся к мысли о самоубийстве. Нет, молчать, молчать! Отложить окончательное решение на потом.
Тут внимание Феофана было отвлечено Романом. Юноша однажды явился к хозяину и чего-то мямлил, отводил глаза, прямо не отвечал на вопросы. Наконец, Софиан не выдержал:
— Говори начистоту, парень. Что-то произошло? Хочешь меня покинуть?
Подмастерье, долговязый и конопатый, с молодой короткой рыжей бородкой, начал блеять и причитать:
— Упаси Господь! Коли вы меня не прогоните сами, я, учитель, добровольно от вас ни в жизнь не уйду.
— А тогда в чём дело?
Тот опять опустил глаза и, краснея, выдавил из себя: