Страсти по Гоголю, или «Мёртвые души – 2»
Шрифт:
– А кто же её в командировки-то посылал, не понял? – искренне удивился я, – если ты говоришь, что она инженером была хреновым; что деньги не заслуженно получала, и место ей было в техниках, в лаборантах.
– Так на Байконуре неделями сидеть и очередных пусков ждать ума много не надо было. От неё ж там ничего такого особенного не требовалось: всё уже давным-давно было сделано в Москве, отлажено и “прошито”. А она, как официальный представитель нашего отдела и института, просто должна была пуски сопровождать и где-то там по завершении полёта расписываться. А после получить телеметрию на руки от военных, доставить её в Москву и передать Огородникову – для анализа. Всё. Такая тогда была в СССР, в нашей космонавтике в частности, система. И работала она безотказно, надо сказать, многих дармоедов кормила, которых кормить и не следовало бы.
– А если что случится, к примеру? – всё удивлялся я, поверить никак не мог, что в командировки на космодромы из советских научно-исследовательских институтов посылали дебилов одних, шутов гороховых и пустозвонов. – Кто тогда неисправность-то станет ликвидировать, не пойму, советы давать ракетчикам?
– В
– Ну а если, к примеру, просто так кто-то с ней из военных захотел бы про науку, про космос поговорить, в столовой там или на прогулке, – всё не унимался я, советскую научно-исследовательскую систему работы понять и оценить пытаясь. – Как она с ними, дура набитая по твоим словам, беседовала-то, как выкручивалась?
– Очень просто, – смеялся Валерка, потешаясь над моей наивностью и житейской неискушённостью. – У неё, хитрожопой еврейки, на этот случай был припасён надёжный и стандартный ответ. «Понимаете, Иван Иванович, к примеру, – с глубокомысленным видом отвечала тогда она, кривясь в брезгливой усмешке. – Ваш вопрос достаточно сложный и многоплановый: в двух словах я Вам объяснить его не смогу; при всём, так сказать, с моей стороны желании. А лекцию Вам сидеть и читать я не расположена, проводить курс ликбеза… Да и Вы всё равно не поймёте, за один-то раз, мой рассказ не осилите. Так что, Иван Иванович, дорогой, извините, но берите наши отчёты и пыхтите сами»… Такой её ответ, поверь, Витёк, действовал на всех отрезвляюще, как удар хлыста… И спрашивать крутую и “высокообразованную” москвичку о наболевшем, дальше о чём-то её пытать больше уже никому не хотелось, дураком себя выставлять…
– А что, и она, эта Ляшкина ваша, была еврейкою? – задумавшись, спросил я напарника через минуту, дивясь обилию евреев на бывшем его предприятии.
– Была, – услышал я тихий ответ. – Причём – полукровкою, по матери; или по отцу – Бог весть: врать не буду. Но это-то и было в ней самое страшное.
– Почему?! – не понял я, не представляя даже, что имеет в виду Валерка.
– Да потому что, как я заметил, от полукровок этих только беды и нервотрёпки одни, и головные боли. Они и сами все психически-ненормальные, дефективные какие-то с рождения, и нас психопатами делают при регулярном с ними общении, вампирят, кровь постоянно сосут… Они ведь нас, добродушных русских людей, всю жизнь презирают, ненавидят прямо-таки за нашу в них “слабую” и “жидкую” кровь, которую якобы мы в них влили. Из-за чего они евреями по-настоящему так и не становятся будто бы: чистокровные евреи их, полукровок, всё равно недолюбливают, в свой избранный круг особо-то и не допускают, не считают за своих… Вот они и бесятся, и истерят; на нас, русских, все свои беды и проблемы выплёскивают. Так, во всяком случае, я для себя за время плотного и ежедневного десятилетнего общения с ними для себя отметил…
– Она и Ляшкина Галька такая же истеричка была: помнится, двух слов спокойно не могла сказать – переходила на повышенный тон сразу же, а потом – на истерику. От неё на Байконуре мужики, как мне по секрету рассказывали, как черти от ладана шарахались. Потому-то она старой девой всю жизнь и прожила, у которой даже и любовников, как знающие её люди рассказывали, никогда не было… Хотя на мордочку вроде бы и не страшненькая была, и попка у неё имелась приличная, и бёдрышки: фамилию свою она оправдывала с лихвой. Мужики-то на неё заглядывались по незнанию… Но познакомятся с ней поближе, поговорят минут пять – и быстрее ветра от неё, истеричной, бегут. Потому что характер!!!… Да и на денежки жадная была, ужасно скаредная и мелочная. И гонору – выше крыши. Вот от этого гонора, высокомерия неоправданного и страдала всю жизнь, “в лужи” раз от разу садилась…
– Помнится, однажды начальство её в Днепропетровск послало в 87-ом или 88-ом году, к хохлам на «Южмаш», где большинство советских тяжёлых ракет делали и делают до сих пор, и где наши гиро-платформы вовсю используются. Она обрадовалась и полетела, дурочка: решила Хохляндию за государственный счёт посмотреть, в Днепре задарма поплавать и окреститься… А там, на «Южмаше», люди серьёзные работали, учёные высококлассные, инженера, специалисты своего дела, “зубры”, от которых шуточками и прибауточками не отделаешься, как на Байконуре, которые быстро поняли, что Галина Павловна – пустозвон, клоун московский, напудренный, не смотря на свои высокие должности и солидный стаж, на жаргон псевдонаучный и всё остальное; и не знает по гороскопам ни кляпа, что в элементарных инженерных вопросах как первокурсница плавает… Ну, в общем, разразился громкий скандал. С Галиною Павловной там случилась истерика прямо на совещании. Из Днепропетровска позвонили к нам в институт и заявили руководству прямым текстом: на хрена, мол, вы нам сюда присылаете какую-то куклу необразованную, которая в двух соснах блуждает и не отличает х…р от болта. Нам, мол, такой
– А ещё было интересно мне всегда наблюдать, Витёк, на её отношения с Гертой Васильевной, задушевной подружкой своей, чистокровной, подчеркну, еврейкой. Уж так она перед Гертой крутилась всегда, так той угодить старалась – прямо-таки из кожи вся вылезала, наизнанку выворачивалась… Но Герта, всё равно, как-то холодновато к ней относилась, и снисходительно, свысока. Не считала её равной себе, на одну доску её с собой никогда не ставила. Так со стороны казалось… Да и характерами они разительно отличались, манерами и поведением. Хотя обе и подружками были достаточно долго, обе – еврейки, казалось бы. Но – нет, разница между ними была очевидной. Покойнице Герте – той работа была до лампочки, как и сам наш НИИ. Она особо и не скрывала этого, что исключительно из-за денег работает, из-за стажа, и гения космонавтики, фаната тем более, из себя не корчила никогда. Зачем? Кому это было надо, такое пустое кривляние? Она выбила себе максимально-возможный инженерный оклад к 40 годам каким-то там левым способом – и успокоилась на этом. Получала ежемесячно свои 350 рублей – и в ус не дула, как говорится, не нервничала, не суетилась. Вела себя солидно и уверенно со всеми, по-еврейски, по-хозяйски то есть, как евреи везде и всегда себя и ведут, и правильно делают, между прочим, если им такое везде позволяется. Довольная жизнью и судьбой, она моталась по музеям, по выставкам разным, квартиру свою обставляла по последнему слову и моде: у неё не квартира была, а музей. Да и в общении она была достаточно приятная и покладистая, если собеседник ей нравился, безусловно, если по сердцу был. Со мной так вообще она себя как мать родная вела: я тебе уже говорил про это.
– А Ляшкина – нет, та вся на нервах была каждый день, на пружинах, всем вокруг всё доказать пыталась, что она очень талантливая, очень умная, незаменимая прямо-таки; что её все любят и знают, что везде как мессию ждут. На полном серьёзе считала, дурочка, что если она, допустим, на Байконур не приедет однажды – то и ракета без неё не взлетит, завалится на бок на старте. Не слабо, да, Вить?! Высокомерием баба обладала воистину гипертрофированным, ежели дьявольским не сказать, чтобы её не обидеть… Со стороны это выглядело ужасно смешно. И ужасно глупо, по-детски прямо. Правильно в народе у нас говорят, что если Бог захочет наказать человека, он перво-наперво отнимет у него разум. А разума нет – считай что калека: это уж дело известное и понятное… Вот Галина Павловна уважаемая такой калекой убогой жизнь свою и прожила. Калекою и помрёт, наверное, в полной уверенности, что без неё жизнь на земле закончится, что сразу же остановится всё, в пыль, в труху превратится…
13
Про третью, младшую обитательницу начальственной комнаты, Захаркину Татьяну Евгеньевну, Валерка мне начал рассказывать, когда на улице уже светало, и до начала утренних завозов оставалось не более часа по времени. Но рассказ его тот последний был в высшей степени интересный и познавательный, который я с удовольствием и передаю.
– Захаркина Танюшка у нас и вовсе была таким экземпляром диковинным и неправдоподобным, какого ещё и не в каждом дурдоме сыщешь, честное слово! кто и там бы, в психушке, на “доске почёта” вечно висел, как “особо отличившийся сумасшедший”, – было первое, что я услышал от своего напарника про его бывшую сослуживицу. – Представляешь, Вить, парадокс: баба окончила лесотехнический институт когда-то. И место ей было в лесу: подмосковный лес она обязана была обихаживать и разводить согласно полученному образованию, ограждать его от сорняков и вредителей разных, от браконьеров. Но вместо этого она, коренная москвичка, оказалась в нашем НИИ Прикладной механики каким-то невероятным образом, да ещё и в теоретическом отделе, где приличные знания высшей математики требовались, механики, физики, электронной техники, чего она сроду не знала, по определению знать не могла: в лесотехническом институте этого не преподавали… И, тем не менее, она оказалась у нас. Думается – по большому блату. Причём, блат у неё был какой-то уж очень крутой, в руководстве института, по-видимому; потому что её, новоприбывшую соплючку, посадили в третью главную комнату, куда начальники наши из молодых принципиально никого не сажали, по возможности ограждая себя от шума лишнего, от посторонней колготы, суеты. Вся прибывавшая молодёжь у нас сидела в первых двух комнатах по негласному правилу, чрезвычайно перегруженных из-за этого, перенаселённых и чрезвычайно-шумных. А вот Захаркину Таню начальники сразу же посадили к себе. И даже и Шепилкина с Ляшкиной не смогли этому помешать, имевшие в секторе власть и влияние; хотя они обе Захаркину недолюбливали… Как такое могло случиться? – Бог весть! Я рассказываю тебе только голые факты, Витёк, и только правду. Без пошлых догадок и предположений, которые сплетням и слухам сродни, и которые я не терплю и никогда не использую.
– И чем же она занималась у вас, эта твоя Захаркина? – удивлённо поинтересовался я, не понимавший, не представлявший даже, чем может заниматься выпускница лесотехнического института в оборонном космическом НИИ. – И сколько, соответственно, денег у вас получала?
– Получала 300 с лишним рублей ежемесячно, если с премиями считать, – услышал я какую-то совершенно уж неправдоподобную цифру. – Она же у нас старшим инженером числилась, когда я на работу пришёл, имела оклад 200 рубликов, как и полагается по тарифной сетке. Это чуть меньше, да, чем было у Шепилкиной и у Ляшкиной, но тоже, согласись, не мало. В подмосковном лесу она такие деньжищи точно бы не заработала… Ну а чем она занималась, спрашиваешь? Отвечаю прямо и откровенно – ничем. Разве что по институту ежедневно очумело кругами моталась с разинутым по-собачьи ртом: мужа себе всё найти пыталась. Или, на худой конец – любовника.