Страсти по-губернаторски
Шрифт:
Короче говоря, выполняя требование своих высокопоставленных друзей, Жура явно дал маху. Так считал Вячеслав Иванович Грязнов. И теперь он собирался сыграть на этом факте с Полтавиным и уже не улыбаться ему, а покрепче прижать его к стенке. Тем более имея на руках такие обличающие документы, как видеозаписи гулянок братвы с добрыми гостями. Комментариев Олега Коробова, к сожалению, у них не было, но уже сами пленки говорили за себя. В умелых руках они обладали поистине убийственной силой. Недаром за ними охотился Журавлев. Но в принципе ему-то самому наплевать, это серьезный компромат на того же губернатора, на Роберта Васильчикова, которому, впрочем, уже ничто не грозит, на покойных судей, находящихся в том же, что и он, положении. А что, скажет народ, гуляли с бандитами? Так это всем известно, выходит, догулялись, прости господи, — вот и все.
Именно по этой причине, по которой компрометирующие факты могут оказать влияние разве что на общественное и служебное положение губернатора, ну еще генерала Полтавина, а все остальные вздохнут освобожденно — нас не затронуло! — вот из-за этого и сомневался Турецкий, стоит ли обнародовать найденные пленки? Следует ли немедленно предавать их гласности или же подержать при себе, словно взведенную, но еще не разорвавшуюся мину? Ожидание катастрофы бывает куда страшнее ее самой. Ну рванет, ну погремит, кого-то обязательно крепко заденет, но, может, еще и пронесет. А тут — неизвестно что будет и какой силы та мина…
И опять же фига, умело сложенная в оттопыренном кармане, чаще напоминает взведенный пистолет, нежели само оружие. Это многим известно. Кажется, даже Юрка, если судить по его рассказам, сумел тут воспользоваться этим давно избитым приемчиком. А раз фокус однажды прошел, то почему бы его не повторить? Человечество отчего-то привыкло верить до трех раз, а потом разочаровывается. И вот тут умные люди и ловят простофиль на крючок. Так что ситуацию еще надо обдумать.
Грязнов не возражал, думать действительно надо, но пора начинать и активные действия. Для начала, например, объявить в розыск Журавлева, который наверняка уже смылся. Пусть теперь побегает, он-то, в конце концов, и не самая нужная фигура на следствии. Зато личные связи его прекрасно зафиксированы на видеопленках, о которых можно сейчас сколько угодно говорить, но показывать пока не следует. Из тех же соображений — эффект неразорвавшейся бомбы.
Вообще, по твердой почти уже уверенности Вячеслава Ивановича, устроили перестрелку, а затем вытащили из горящего дома Турецкого ребята капитана Печерского. Почему они медлили — это другой вопрос, и он не обсуждается, точно так же, как и не возникает острая проблема выяснения, кто конкретно там действовал. По идее, это следовало бы прояснить, но нельзя было исключать и того, что Печерский просто развел бы руками — мол, знать не знаю, ни о чем не ведаю. Да, был разговор, чтобы помочь, но мы не успели, а кто сумел помочь, одному Богу известно. Наверное, хорошие люди, которые еще не перевелись в губернии. Так оно наверняка и будет, поэтому лучше пока эту тему и не затрагивать.
В том, что неизвестные действовали решительно и вполне профессионально, никакого сомнения не было ни у Грязнова, ни у Турецкого. Однако уже из этой позиции вытекал и следующий вывод — нехороший, несмотря на то что чисто по-человечески деяния товарищей бывшего комбата спецназа были москвичам очень понятны. А выходило так, что убийства троих граждан Новограда, кем бы они в конечном счете ни были, совершили те же самые люди. Ну, может, не одни, так другие, их товарищи. И при всем благородстве их человеческой позиции все они преступили закон, а значит, обязаны были понести и суровое наказание, которое положено за спланированное заранее убийство, несмотря ни на какие личные мотивы. Вот какой получался нехороший парадокс.
— Они тут, понимаешь, решили, как те детишки, поиграть в Дубровского… Ты в детстве играл? — спросил Турецкий у Вячеслава.
— Да брось ты, какой там Дубровский? Я его вон когда прочитал, — сердито ответил Грязнов.
— А я представлял, как буду защищать честь…
— Чью?
— Да ничью, это я вообще…
— Вот оно и выходит, что один защищает честь, а второй его вынужден ловить и…
— Сажать, — закончил Турецкий. — Увы, Славка, такая наша тяжкая миссия. Но, впрочем, может быть, мы оба еще ошибаемся, а? — с надеждой спросил он.
— Я только по твоему рассказу сужу. Почерк профессиональный, вот что.
— Ну раз так, — вздохнул Александр Борисович, — будем действовать. Покажи-ка мне, Слава, те фотороботы, что налепило наше «молодое дарование». Кстати, как он?
— Сделал свое, и я его отправил в Москву, нечего ему тут болтаться. Яковлев сказал, что он вокруг себя быстренько сплотил местное население, которое «пашет» в отделе экспертиз. Так что я убрал его для их же пользы.
— Ну артист, — восхитился Турецкий. — А дай ты мне, Славка, того длинного, у которого носик клювом. Кажется, наши бомжи его возле трупа Васильчикова видели.
— Вот этого? — Грязнов протянул портрет киллера, стрелявшего в Васильчикова из ружья.
— Он самый, — ответил Турецкий, внимательно, так и этак, рассматривая распечатку. — Черт его знает, вроде похож… Или нет?
— Это тот, который тебя из огня вытаскивал? — с интересом спросил Грязнов.
— Тот или не тот, не могу утверждать, но похож. Во-первых, темно уже было, а он в маске и шапочке. Но высокий и очень сильный парень. А голос странно мягкий, почти женский. Ничего не пойму…
— Саня, не бери сейчас в голову. Я еще утром Володьку своего послал в военкомат, чтобы он там собрал фотографии вернувшихся из армии в последние три-четыре года молодых людей.
— Ты представляешь себе, сколько это народу?
— Представляю, не волнуйся, но я имел в виду только «горячие точки», остальные нам пока не нужны. А таких не наберется слишком много, уверен. Вот принесет, и мы посмотрим. А потом надо будет эти фотики размножить и предъявить нашим свидетелям, может, в таком виде опознают.
— Дай-то бог, — пробурчал Александр Борисович и немедленно поправился: — То есть, наоборот, не дай бог!
— Ну ты, Саня, даешь! — рассмеялся Вячеслав Иванович.
Галочка Романова смазала спасительным бальзамом «боевые шрамы» на лице Турецкого, пообещав, что к утру «портрет» приобретет нормальный вид.
Затем все вместе они посидели в номере Грязнова и пересмотрели добрых полторы сотни фотографий, переснятых из личных дел уволенных из армии, главным образом в связи с ранениями, те, которые принес Яковлев. Смотрели придирчиво, прикидывая фотографии к фотороботам, разложенным на столе. Но, непонятно, то ли к сожалению, то ли все-таки к счастью, портреты не сходились. Не было среди реальных лиц на фотографиях тех, кого подозревали в преступлениях. Чего ж тут плохого? Наоборот.